— В электрокомпанию, — сказал сержант Честертон, — адрес…
— Не нужно, — сказал шофер такси, разворачивая машину, адрес компании вам скажет любой мальчишка.
«Какой-то он сумасшедший, этот Револьс», — думал Чарли Кноун, идя по набережной. В который раз вспоминал Чарли его быструю жестикуляцию, лихорадочно блестевшие глаза, мертвенно-бледное лицо. «По всей вероятности, это нервное истощение, результат переутомления. А все проклятая конвейерная автоматика! Сколько раз уже говорилось о том, что такая система истощает работников».
Среди своих коллег-актеров Чарли Кноун слыл либералом. Он даже состоял членом профсоюза киноработников, отчего для Чарли проистекали периодически разного рода неприятности, как крупные, так и мелкие. Например, его в самый последний момент хотели отстранить от участия в съемках нового полифильма «Хочу в марсианские джунгли», мотивируя это тем, что Кноуну, мол, не дадут визу для въезда на Марс, где предполагались натурные съемки. И лишь заступничество его давней приятельницы Мэрилин Гринги спасло дело.
Чарли свернул с набережной и углубился в город. Ему не хотелось брать такси. Чарли был взволнован разговором с Револьсом и решил пройтись пешком.
В ушах Кноуна все еще стояла необычная исповедь Катиля.
…- Да, могу тебе признаться: это я убил Парчеллинга. Причем убил его без помощи рук, одним лишь умственным усилием. Постараюсь объяснить. Ты знаешь, конечно, что, когда человек думает, мыслит, в его мозгу возникают биотоки?
— Читал.
— Вот этими биотоками я убил его.
— У тебя что же, есть какой-нибудь усилитель? — спросил Чарли, разом припомнив многочисленные научно-фантастические рассказы на эту тему.
— Нет у меня абсолютно никакого усилителя, — ответил Катиль, — я убил его простым умственным напряжением.
— Ах, вот как, — протянул Чарли, испытав нечто вроде разочарования.
— Да, Гуго Парчеллинг сильно обидел меня. Ну, я же рассказывал тебе, история с автомобилем. Немыслимое бессердечие! Он не хотел отсрочить платеж даже на один день. Машину забрали. Это было последней каплей. Я вдрызг поругался с начальством. Впрочем, последнее имело и положительную сторону: мне дали отпуск, впервые за восемь лет службы у компании. Решил я съездить в Байами отдохнуть и подлечиться: нервы у меня в последнее время сильно пошаливали. Бессонницы, головные боли и прочие прелести. Прилетаю в Байами. И что же? Этот мерзавец Парчеллинг, оказывается, там же! Я остановился во второразрядной гостинице. Всю ночь не мог уснуть: мне все представлялось, как бог карает Парчеллинга, как он казнит его. Видения мои были необычайно ярки!
— Ну, хорошо… Видения… А как же все-таки они могли воздействовать на Парчеллинга? — осторожно сказал Чарли. Ему уже было ясно, с кем он имеет дело. Было очевидно, что Катиль вовсе не причастен к тому, что произошло с Парчеллингом.
— Очень просто, — разъяснил Револьс, облизывая сухие губы, — Видения, как я уже сказал, вызывают, биотоки. Всякий биоток индуцирует в окружающем пространстве электромагнитное поле, которое распространяется со скоростью света. И это поле может в определенных случаях воздействовать на того индивидуума, о котором сосредоточенно думаешь. Может воздействовать, я знаю! Может! — выкрикнул Катиль.
— Что же ты теперь намерен делать? — спросил Кноун, с состраданием глядя на Револьса.
— Буду скрываться, — сказал Катиль, — полицейским ищейкам меня не найти!
Беспокойный взгляд Револьса упал на католическую сутану актера, лежавшую на скамье.
— Дай мне ее, Чарли, — сказал Катиль, хватая сутану. — Я верю, что в этом одеянии бог спасет меня!
— Что ж, бери, — разрешил Кноун. — И вот тебе на всякий случай мой адрес: если случится туго — знай, что у тебя есть верный друг.
«Пусть попрячется немного, поиграет сам с собой в прятки, — решил Кноун. — В основном он рассуждает здраво, это у него просто нервное переутомление. А сдай его сейчас на руки врачам — так он потом с ними и не разделается. Запрут куда-нибудь в лечебницу — и поминай как звали!»
Наскоро пожав Чарли руку, Револьс подхватил свой чемодан и выскочил на перрон, тут же смешавшись с толпой…
Все это Кноун припоминал, широко шагая по теневой стороне улицы. «Где-то он сейчас, чудак», — думал актер.
Прошло три дня, и на побережье начались затяжные дожди. Решительно все отдыхающие выражали свое недовольство, но Служба погоды оставалась непреклонной: Гуго Парчеллинг уплатил деньги, и за свои два миллиона он может вволю наслаждаться той погодой, которая ему по вкусу.
«Надежды на хорошую погоду нет!» — решила Мэрилин и возвратилась в Голливуд, где в ближайшее время должны были начаться съемки нового фильма с ее участием.
— Здесь нет моря, зато по крайней мере нет и дождей! — заявила она Денни Мортону.
— И взрывающихся миллиардеров, — добавил Денни. — Кстати, могу вас обрадовать: состояние здоровья Парчеллига улучшается. Он уже свободно ходит и даже собирается на днях выступить по телевидению. Я только что просматривал последний выпуск «Ньюс кроникл».
— А как же с тем злоумышленником, о котором столько трубят все эти дни? — спросил Мэрилин, выглядывая в распахнутое окно студии. По двору, цепляясь за старые декорации, бродил какой-то монах.
— Поиски продолжаются. Правда, я далеко не уверен, что такой злоумышленник существует в природе. По-моему, вовсе не обязательно приписывать любое явление природы делу человеческих рук.
— Скажите, Денни, — сказала Мэрилин, — разве съемки «Крещения в космосе» еще не закончились?
— Давно закончились, — ответил Мортон.
— Зачем же этот актер нацепил сутану? Кстати, и лицо его мне незнакомо: вероятно, из новеньких.
Мортон выглянул в окно.
— Это не наш актер, — сказал он, нахмурившись.
Монах между тем безуспешно пытался преодолеть лабиринты декораций.
— Молодой человек! — крикнул Мортон.
Монах остановился и поднял голову.
— Вы в чьей группе состоите? И что здесь делаете?
Монах, увидя в окне Мэрилин, бросился к ней, не разбирая дороги, путаясь в декорациях, и остановился у самого окна.
— Мисс Мэрилин, — горячо заговорил он, прижимая руки к сердцу. — Как долго я искал вас. И слава богу, нашел наконец!
— Недурной актер, — вполголоса сказал Мортон, — только бледный слишком. Впрочем, вы, надеюсь, не будете слишком строги к этому своему новому поклоннику. Смотрите-ка, он прямо-таки готов съесть вас взглядом!
И впрямь монах бросал такие красноречивые взгляды, будто готов был впрыгнуть на второй этаж.
— Итак, что же вам угодно, молодой человек? — спросил Денни.
— Прекрасная Мэрилин, — сказал монах, не обращая внимания на Мортона, — я прошу вас об одном; не гоните меня, разрешите мне быть с вами! Больше мне ничего не надо.
— Однако же на редкость нахальный субъект, — тихо сказал Денни, — он, как видно, во что бы то ни стало хочет участвовать в съемках. Наверно, какой-нибудь молодчик из провинции… — Мортона определенно забавлял этот бледнолицый тип.
— Войдите в павильон, — сказала Мэрилин, — я сейчас туда спущусь, и мы поговорим.
— Почему бы нам не взять его, Ден, — сказала она, когда монах исчез. — Можно попробовать его на роль Иоанна Крестителя. Лицо, мне кажется, подходящее…
— Что ж, — мрачно сказал Мортон, — думаю, что вопрос решен: разве Денни может отказать в чем-нибудь прекрасной Мэрилин? Тогда вы мне навязали этого красного Кноуна, а теперь вот…
— Не будем ссориться, — примиряюще улыбнулась Мэрилин, это не в ваших интересах.
Чарли Кноун был очень обрадован, увидев среди съемочной группы Катиля, с которым он познакомился при столь необычных обстоятельствах. Из деликатности он ни о чем не стал расспрашивать Катиля. «Вероятно, решил на время бросить свою работу и побродяжить. Что ж, это неплохо», — решил Чарли.
Пробы на роль Иоанна Крестителя прошли успешно. Револьс идеально подходил для этой роли. В его словах звучала такая непреклонная убежденность фанатика, что зрителей охватывал невольный трепет. Револьс беспрекословно выполнял любые указания Мэрилин, к указаниям же режиссера и продюсера Денни Мортона оставался совершенно равнодушным. И с этим ничего нельзя было поделать. Поэтому Мортону приходилось разъяснять Мэрилин, что требуется от Револьса, и лишь затем Мэрилин от своего имени говорила строптивому Иоанну Крестителю, что он должен делать.