— Откуда было мне знать, что в них есть хоть какой-нибудь смысл? — пожал я плечами. — Когда я посмотрел на квадратики и ромбы, соединенные кривыми линиями, то решил, что это упражнение ополоумевшей машины, изгнанной из линга-центра.
Лена не улыбнулась — она не приняла шутки.
— А вдруг там что-нибудь осталось? — сказала она.
— Где? — не понял я.
— На берегу.
— Говорю же тебе — ветер сразу подхватил их…
— А вдруг? — перебила меня Лена.
Я с сомнением покачал головой.
— Давай попытаем счастья? — Лена схватила меня за руку, и мы выбежали из зала.
Я прихватил фонарик, и струящаяся тропинка была поэтому для нас явственно различима, хотя протоптали ее только двое.
— Вот… здесь… лежал контейнер, — тяжело дыша, сказал я, указывая на место, ровное, как стол, — киберы сегодня превзошли самих себя.
Не отвечая, Лена подошла к берегу. Стоял прилив, и почти вся песчаная полоса была залита водой. Листков, которые мы искали, не было и в помине.
— Листки тяжелые? — задумчиво сказала Лена. — Наверное, тяжелее воды. Может быть, часть их осталась на дне? Раздевайся! — решительно заключила она.
Черная вода лежала у наших ног.
Я отдал фонарик, чтобы освободить руки, и перешагнул белую каемку прибоя.
Сильный луч следовал за мной по пятам, освещая пятачок каменистого дна. Потревоженные крабы бестолково шныряли во все стороны. Листков нигде не было: наверно, приливные течения унесли их в глубину.
Окончательно продрогнув, я уже совсем решил выходить, но в этот момент упорство искателя было вознаграждено. Отыскалось несколько листков, попавших в расщелину между камнями. Правда, после этого мне ничего не попадалось, несмотря на поиски.
— Н…наверное, в…вода смыла знаки, — сказал я, выйдя на берег и протягивая Лене один листок. Она навела на него луч: угловатые письмена, чем-то напоминающие математические символы, четко выделялись на потемневшей поверхности.
Я сделал несколько кругов, чтобы согреться, а потом пошел проводить Лену — ей надо было дежурить до утра.
Но уйти с линга-центра мне так и не пришлось. Мы до рассвета слушали странную повесть, которую рассказывал дешифратор. Он часто прерывался и надолго умолкал.
Тускло звучал монотонный голос, и перед нами разворачивались загадочные картины чужого бытия, чужой планеты.
Кто скажет, когда и где это происходило?
Хроника ли это подлинных событий?
Или неумеренная и мрачная фантазия какого-нибудь древнего автора?
…Румо медленно отдал команду, и манипулятор послушно переместил его к хранилищу — низкому строению, собранному из листов гофрированного пластика. Румо заглянул в отсек и вздохнул: снова, как вчера, он был заполнен не больше, чем нагреть. Видно, у… (в этом месте дешифратор запнулся, — наверно, подыскивал равнозначное слово в нашем языке), — видно, у белковых снова начался период сезонной хандры. А может, что-нибудь похуже? Значит, опять бесконечная возня с настройкой логических блоков. Надо сказать, опасная возня: если белковый (в этом месте дешифратор снова запнулся), если белковый, неловко повернувшись, случайно заденет землеца — тому не поздоровится.
Будь они прокляты, тупые автоматы.
Нет ничего ужасней однообразия, подумал Румо. Ну, отрегулирует он белковых роботов, а что толку? И завтра и послезавтра, и через месяц, и через десять лет одно и то же. Пшеница, пшеница, пшеница… Как будто нет ничего на свете, кроме пшеницы. Ни моря, ни мегаполиса, ни открытого космоса.
— Мегаполис — что это такое? — быстрым шепотом спросила у меня Лена, когда дешифратор запнулся.
— Кажется, огромный город. Бесконечный город или что-то вроде этого, — ответил я.
И тут же динамик ожил снова.
Другим землецам хоть бы что — они довольны своей судьбой. Некоторые даже считают, что лучше доли землеца вообще на свете нет! А что, им нельзя отказать в известной логичности. Каждый землец обладает манипулятором — совершенной машиной, которая послушно и умело выполняет все его команды, по требованию хозяина доставит его куда угодно — разумеется, в пределах зоны, даже укачает, если на землеца нападет вдруг бессонница…
А урбаны? Живут в вечной копоти, в грохоте и лязге, говорят, у них там в мегаполисе и дышать-то нечем…
Все это так.
И все-таки Румо мечтал о мегаполисе, скрывая сокровенное даже от самого близкого друга. Он и сам не знал, как зародилась эта мечта. Ведь со дня рождения судьба его была предрешена: весь путь его — от колыбели до смерти — лежал под знаком пшеничного колоса…
Но каждое слово воспитателей, направленное к тому, чтобы лишний раз растолковать, как прекрасна судьба землеца, вызывало у юного Румо неосознанный протест.
Пшеница — штука тонкая. Собирать полный урожай с каждого квадрата, не дать пропасть ни единому зернышку — дело непростое. Ведь созревание каждого квадрата рассчитано чуть ли не по часам. Промедли с одним участком — и дела на соседних полетят к черту. А тут еще имей дело с исполнителями — белковыми роботами, за которыми нужен глаз да глаз.
С белковыми у Румо были свои особые счеты. С первого дня знакомства он невзлюбил это племя.
В тот день на опытном поле воспитатель дал ему первое самостоятельное задание — убрать участок с помощью белкового робота. С утра хмурилось, однако служба погоды сообщила, что дождя не будет, и Румо отправился на выделенный ему участок в манипуляторе с открытым верхом.
Сначала все шло хорошо.
Румо устроился на пригорке, отдал нужные команды белковому, и тот приступил к работе.
Овеваемый ветерком, Румо задремал. Его разбудила тяжелая капля, упавшая на лоб. Румо открыл глаза, испуганно огляделся: к счастью, он был один на участке, провинности его никто не заметил. Вдали маячила фигура белкового робота, размеренно, как машина, убиравшего пшеницу.
Нужно было поднять верх у манипулятора, однако даже такая физическая нагрузка была не под силу землецу. Да и к чему? Для выполнения низменных усилий имеются белковые роботы, а дело землеца лишь отдавать команды.
Румо отдал команду, однако белковый даже не поднял головы, продолжая клешнями, словно ножницами, срезать колоски. «Наверно, испортился биопередатчик», — подумал Румо и крикнул, но его голос был заглушен хлынувшим ливнем. Румо попытался сам поднять верх манипулятора, но его слабые руки лишь бессильно скользили по складкам ребристого перепончатого укрытия. Он сразу же вымок до нитки, холодные потоки били в лицо, сбегали по спине, и Румо ощутил себя вдруг совершенно беспомощным. Он кричал до хрипоты, кричал чуть не плача, но робот так ни разу и не обернулся. Лишь когда дождь кончился и пора было возвращаться на учебную базу, робот пересчитал контейнеры, набитые собранными колосками — ливень, конечно, был ему нипочем — и вперевалку подошел к манипулятору, в котором сидел посиневший от холода его хозяин-землец.
— П…почему ты не ответил на мой биовызов? — спросил Румо. Хотя у него зуб на зуб не попадал, он старался чтобы голос звучал строго: ведь с этим белковым истуканом ему предстоит работать долгие годы, каждые пять лет переходя с одного участка пшеницы на другой, определяемый игрой жребия — слепого случая. Не дай бог, если робот сразу почувствует в нем слабинку.
— Не слышал, — ответил белковый.
— Но я кричал.
— Дождь шумел, — пояснил белковый, разведя клешнями в стороны. — А что случилось?
— Случилось то, что твой хозяин промок, — строго сказал Румо.
— Прекратить дождь не в моих силах…
Румо с неприязнью посмотрел на плотную фигуру робота застывшего перед ним с идиотским видом.
— Но в твоих силах поднять верх у манипулятора, — произнес Румо.
Робот переступил с ноги на ногу.
— Справедливо, — согласился он и тут же, словно в насмешку, без всяких усилий натянул над Румо прозрачную перепонку.
«Сейчас же поставь на место», — хотел было крикнуть Румо но сдержался, опасаясь, что это будет выглядеть смешно. Он вытащил из мокрого кармана плоский шарик биопередатчика и принялся его рассматривать. Но как определишь по внешнему виду, исправен ли он. Разобрать передатчик имеет право только воспитатель, надо будет обратиться к нему вечером…