Между тем наступила последняя неделя летних школьных каникул. И Анисья ждала Вячеслава Шило со дня на день. И вот, когда наступили сумерки одного из последних августовских дней, раздался условленный стук в дверь.
Радости этой встречи не было границ. Никто не мешал разговорам, которые длились до рассвета. Анжелика унесла Володю к себе. Никто из нелегальщиков не приходил в эту ночь на квартиру Анисьи. А муж ее уже давно не появлялся. Да и был он, как сообщила Анжелика, в торговом рейсе, далеко от Севастополя.
Выждав удобную минуту, Анисья сказала Вячеславу:
— Твой старший товарищ Шкляревич недавно писал, что сам расскажешь мне, что и как пришлось делать. Почему же ты не рассказываешь?
Вячеслав покашлял в кулак, походил по комнате в каком-то смущении.
"Как он повзрослел за лето, — мысленно восхитилась Анисья. — И черты лица стали тверже, и плечи уширились и походка стала более уверенной. Какова же судьба будет у этого человека, подростком вступившего в революцию? Впрочем, не он первым вступает на столь трудный и опасный путь жизни. Пришлось мне в прошлом году случайно встретиться с Александром Гордеевичем Макеевым. О нем и раньше рассказывали товарищи: родился он в Россоши Воронежской губернии, а потом родной отец изгнал его из дома за безбожность и крамольные мысли. Но он, с помощью Льва Николаевича Толстого, самостоятельно подготовился и сдал в Воронеже экзамен на звание сельского учителя, получил должность в Архангельской сельской школе Тульской губернии. За отказ принять присягу на верноподданничество государю Макеева уволили из школы, а через некоторое время арестовали и посадили в тюрьму. Лев Толстой написал Макееву письмо в тюрьму. Мне Макеев прочитал это письмецо, которое хранит в нагрудной ладанке, под рубашкой: "Я знаю, что в сутках двадцать четыре часа, — говорилось в письме. — Знаю, что в одиночестве тюрьмы их продолжительность сильнее чувствуется, чем на воле, и что после бурных настроений, во время которых веришь в то, что делаешь, в то, что должно быть, и знаешь, что не мог поступить иначе, — могут наступить минуты, часы, может быть, уныния и сомнения, даже раскаяния в том, что поступил так, как поступил. Я уверен, что Вы знаете это. А когда знаете, то не смущайтесь периодами уныния, которые могут находить…" И Макеев рассказывал мне, что через некоторое время, освободившись из тюрьмы, он познакомился с крестьянами Щигровского уезда, в том числе с Иваном Емельяновичем Пьяных и с его другом, мелкопоместным дворянином Вадимом Болычевцевым, которые руководили нелегальной организацией крестьян-революционеров, ставивших своей задачей борьбу с царизмом. И они договорились: поедет Макеев в Екатеринославскую губернию (А ведь там и я родилась! — чуть не вслух подумала Анисья, но сдержалась, продолжая наблюдать за шагавшим по комнате Вячеславом и обдумывать, как же вывести его из охватившего смущения?). И будет у него подпольная кличка "Россошанец", а работать придется пасечником в селе Попасном. И будет он связным между подпольными революционными группами. Но здесь один из провокаторов выдал Макеева. И он был отправлен вместе с женой и тремя малолетними детьми этапом на Северный Кавказ, в станицу Баталпашинскую под наблюдение атамана и тайной полиции. Трудно стало жить этому человеку. Но он, беседуя со мною, сказал: "И все равно не сверну с революционной дороги. Я верю в победу!"
И решила Анисья рассказать эту историю Вячеславу, чтобы вывести его из состояния смущения и получить ответ на поставленный ему вопрос: "Почему же ты не рассказываешь?"
Слушая Анисью, Вячеслав сел рядом, вплотную. Когда же она закончила рассказ о Макееве, Вячеслав признался:
— Макеев человек героичный, ему есть что было рассказывать. А у меня багажу маловато, вот и я побоялся, что назовешь меня хвастуном. А теперь душа моя распахнулась, все расскажу, как было. Но сначала о Шкляревиче. — Вячеслав щелкнул языком и взбросил правую руку над головой, потряс указательным пальцем. — Это же чудесный конспиратор! У него на квартире целый театральный реквизит, даже набор грима, разных усов, париков, бородок всех расцветок и фасонов. Были даже бакенбарды. А одежда! Ну, разная: можно одеться под пастуха в широкой соломенной шляпе или под артиста с крикливой бабочкой вместо галстука. Можно и под купца с цепочками и брелоками у кармана жилета или сюртука. Но самое поразительное, что запомнилось мне, у него было полное обмундирование и обувь жандармского ротмистра…