— Да-а-а, — собеседники, простонав, закурили, вопросительно посматривая друг на друга. Мария сердито отмахнула от себя ладонью синий махорочный дым, сухо кашлянула. И тогда Гордиенко с Оболенцевым одновременно зажали папиросы пальцами у самого огонька, будто душили змею. Бумага лопнула, красные головки огоньков, чертя за собой дымный следок, упали на пол и погибли под широкими подошвами шахтерских штиблетов.
— Положение хрусткое, вроде как трещат в штольнях крепи, — вздохнул Оболенцев. — Но и сами решить сейчас не можем. Нужно с ребятами посоветоваться, возможности наши еще раз проверить, чтобы без обмана… Поэтому сейчас наше совещание прервем. Ответ наш дадим в полном смысле часов в одиннадцать ночи, при новой встрече. Но только сюда приходить больше нельзя. Заметил я через окно одного типа, на противоположной стороне улицы прогуливался. Это неспроста…
— Я согласна встретиться в любом месте, — сказала Мария.
— Встреча состоится у моста через балку, что на половине пути от "Смолянки" к Юзовке. Там в прошлом году рабочие утопили в аммиачной воде ручья двух жандармов. Теперь этого места полиция опасается, как черт ладана. Ну а встретитесь вы вдвоем, — Оболенцев повел глазами на Гордиенко и на Марию. — Молодые, вам, в случае чего, легче отговориться: вышли, мол, на свидание, вот и весь сказ…
— Хорошо, пусть будет так, — быстро встав и выйдя из-за стола, сказала Мария. Она поднесла часы поближе к Гордиенко, показала пальцем на циферблат: — Я буду у моста ровно вот в этот час. А теперь, если можно, проводите меня. Уж если версию о любовной встрече мы думаем применить потом, то сейчас даже очень будет кстати, что пойдем рядом на виду у подозрительного типа…
На улице свистел ветер, крутя черные тучи песка и угольной пыли.
— Мария, Ласточка, — тихо, заботливо ворковал Николай Гордиенко, — Вам бы надо укрыться…
Мария молча обвязала голову своей синей косынкой. И тогда Гордиенко совсем застонал:
— Разве же можно за таким лоскутом спрятаться от шахтерской пыли? Надо вот так, — он смахнул с себя плащ и набросил на плечи спутнице.
— Косынкой не спастись, плащом тоже не спастись, — не поблагодарив, двусмысленно сказала Мария, быстро взглянув острыми глазами на Николая. Тут же, замкнув горстью борта плаща у своего подбородка, чтобы не снесло плащ ветром, она ускорила шаг. А чтобы Гордиенко не подумал лишнее, сказала ему, наклонившись поближе: — Понюхает Ильхман плащ, да и скажет: "Ага, запах резины и перегорелого угля… Не учительница это, а крамольница с рабочим духом…"
— А разве плохо, если в человеке "рабочий дух"?
— Не плохо, но опасно для конспиратора, — возразила Мария, возвращая плащ. — Для конспиратора должно быть все продумано, чтобы не противоречило разыгрываемой роли…
— Значит, мне нужно не забыть об одеколоне, готовясь к ночному свиданию? — иронически спросил Гордиенко.
— В данном случае одеколон опасен, — ловко парировала Мария. — Потянет ветерком в сторону дороги, жандарм сразу и поймет, что у моста кто-то скрывается. Но кое о чем подумайте. И я подумаю. Мне очень даже интересно убедиться, сколь вы догадливы…
…………………………………………………………………………………
На свидание Николай Гордиенко пришел почти на целый час раньше срока, чтобы убедиться, нет ли засады и не угрожает ли какая опасность? "Ведь Мария предупредила, чтобы кое о чем подумать, — вспомнил он, легши у груды булыжников и наблюдая отсюда за мостом. — Вот я ей и скажу о своей догадливости придти пораньше".
Из черноты подмостного пролета бил в разгоряченное лицо Николая упругий ветер с острым запахом аммиака, принесенного в ручей по сточным канавам азотно-химического завода компании Хаммер.
Когда вспыхивала фиолетовая полымная молния, становились отчетливы видными, мерцающие чернотой, мокрые сваи, пустота. "Нет, там, как будто никого нет, — успокаивал себя Гордиенко. — А что мне шепот почудился, так это ветер шелестит травой…"
Молния все чаще вспыхивала, охватывая широким сухим огнем полнеба и заливая его мгновенным розовым накалом землю донецкую.
"С Азова наплывают тучи, — мысленно определил Гордиенко, ощущая в груди все более нарастающую тревогу и не совсем понимая ее причину. — Ну и что ж, пусть идут тучи. Разве мне в первый раз быть под тучами. И даже если хлынет дождь, не убегу… Но это ли меня беспокоит? Кажется, нет. Здесь примешивается что-то мое, глубоко личное. Да-да, наверное, я люблю ее, Ласточку. Плохо это или хорошо? Некоторые считают, что влюбленность для подпольщиков — преступление, распадение характера. Даже зубоскалят. Признаться, раньше и я верил таким зубоскалам. Но теперь… Мне двадцать пятый год, пора подумать о себе. В сущности, мне еще не удалось свершить в жизни что-либо, заслуживающее внимания. Но ведь я хочу свершить. Кто его знает, может быть, для этого свершения как раз и нужна любовь. Бабушка часто рассказывала мне старинные сказки. В них самые большие и смелые подвиги совершались людьми именно во имя любви к человеку, к народу. Значит, любовь — не преступление, не измена рабочему классу. А что если я сегодня наберусь смелости признаться во всем Ласточке?"