Сунув записку за лифчик, Мария пошла в умывальник. Поплескав воды в свое разгоряченное лицо, она потом прильнула лбом к холодному дребезжащему стеклу окна и так стояла, потеряв счет минутам, глядя в туман набегавших на землю сумерек.
Кто-то загремел ручкой двери. Тогда Мария спохватилась. Перебросив полотенце через плечо, она шагнула в коридор.
Пахнущая духами высокая дама посторонилась, пропуская Марию, а потом быстро скакнула в туалетную комнату и защелкнула за собою дверь.
Двое мужчин в изящных костюмах (они, видимо, только что приставали к надушенной даме или сопровождали ее), обратили свое внимание вслед Марии.
— Не дурна, — сказал один из них.
— Очаровательна, — возразил другой. — Такая скорее нас узнала бы, где студент? Наш департамент допускает ошибку, не оценивая возможности красавиц…
— Ну, это ты врешь! — возразил собеседник. — Красавицы и у нас, — он прильнул к уху партнера, зашептал что-то, не расслышать Марии. Но, уже заходя в свое купе, она ухитрилась скошенными глазами глянуть в сторону мужчин. По спине ее подрало морозом: в одном из них она узнала сыщика Дадалова.
"Неужели он за мною охотится? — всю ночь думала, не смея заснуть, Мария. Она щупала пальцами револьвер в сумочке: — Живая не дамся!"
Сама того не ожидая, Мария все же уснула. И снилось ей разное. То общество подружек в гимназии, цветение сада и весенний гром, дождь при солнце, когда крупные продолговатые капли летят на землю сверкающими кусками хрусталя.
Потом приснилась ей Москва, где пришлось быть в дни декабрьского вооруженного восстания и познакомиться с удивительной Зинаидой Васильевной Коноплянниковой. Ей было на три года больше лет, чем Марии. И она тогда сказала: "Мы состоим в разных партиях, но принадлежим одному народу, во имя свободы которого должны бороться и бесстрашно умирать". И вот она явилась к Марии во сне. Круглолицая, большеглазая, с высоко взбитой прической подстриженных волос. Воротничок глухого платья закрывал шею, упирался в женственно округлый подбородок.
"Я пришла за тобой, Мария, — сказала она. — Пора. Друзья нас ждут, оружие готово к мести и сражению".
Мария знала, что двадцатишестилетнюю Зинаиду Васильевну Коноплянникову повесили в августе 1906 года в Шлиссельбургской тюрьме по приговору военно-полевого суда за убийство палача краснопресненских рабочих генерала Мина. Суд был скорый и жестокий: 13 августа Зинаида застрелила генерала Мина, а 29 августа она уже раскачивалась на перекладине виселицы в том самом крошечном дворике Шлиссельбургской тюрьмы, откуда вход в каземат, где не царствующий царь Иван VI Антонович Брауншвейг провел 20 лет в заточении.
"Куда же она зовет меня?! — не в силах проснуться и не в силах уйти от Зинаиды, кричала Мария во сне. — Неужели она зовет в могилу? Но я хочу жить, хочу, хочу!"
И хотелось Марии бежать, но не двигались отяжелевшие ноги. Хотелось ей кричать о помощи солнцу и небу, кудрявым облакам, всей природе, но звуки гасли в горле. Но вдруг гром, сначала слабый, а потом потрясающий наполнил пространство своими раскатами.
Холодея от страха, Мария проснулась. Она увидела, что ручка двери вертится, в отчаянии сунула руку в сумочку, взвела курок револьвера. Но из-за двери послышался знакомый голос вагонного проводника:
— Барышня, барышня, проснитесь! В Севастополь приехали…
"Значит, не арест, а разбудили меня по службе, — облегченно вздохнула Мария, начала собирать свои немногочисленные вещи. — А вдруг там, в коридоре арестуют? Не дамся живой!"
Она не стала замыкать сумочку, чтобы можно было молниеносно выхватить револьвер, осторожно вышла из купе.
Вагон был уже пустым, она выходила последней.
Никто ее на вокзале не встретил. Да и не нужно было: она сама знала сообщенные ей адреса явок.
Неподалеку от вокзала стояли фаэтоны, пролетки, экипажи. Мария было шагнула туда, чтобы нанять извозчика, но тотчас отпрянула: двое мужчин, один из которых был Дадалов, заботливо усаживали в фаэтон ту самую красивую даму, с которой пришлось столкнуться вчера при выходе из туалетной комнаты.
"Кто же она есть, эта красивая дама? — недоумевала Мария, укрывшись от взора ее и ухаживающих за нею за выступом стены. — Не похоже, что ее арестовали: весела, расфуфырена. Не служит ли она сама в департаменте полиции?"
…………………………………………………………………………………
До осени никто Марию в Севастополе не тревожил. И она, установив связи со многими членами местных нелегальных организаций, возобновила свое активное участие в революционном действии.
В двух письмах, полученных ею от Вадима Болычевцева, рассказывалось, что и после разгона Второй Государственной думы, возвратившись в свое родное село Васютино, крестьянский депутат Иван Емельянович Пьяных, не сложил оружия.