Некоторое время Нина Николаевна сидела в раздумье.
"Конечно, пишет именно тот офицер, который влюблен в Юлию Маранцман, — решила она. И не о нас он заботится, а боится ареста Юлии, если потерпим провал. Но, может быть, в человеке проснулись лучшие порывы? Писал же Энгельс, что в переломные эпохи многие люди поднимаются над уровнем своего класса и переходят на сторону революционных сил…"
Наконец, Нина Николаевна увлеклась самим дневником.
Читая, подчеркивала красным карандашом особенно тревожившие ее строки:
"…Михаил Зынкевич настоянием городского комитета был поселен у меня (в то время имелась в моей квартире отдельная комната). Он руководил у нас кружком высшего типа. И видно было, что он немало знал, говорил интересно.
…Все было хорошо. И вдруг 8 февраля явились ко мне ночью жандармы. Перерыв все, нашли в диванчике газету "Солдат" и несколько революционных листовок, а также проект воззвания, в котором говорилось: "Вот уже несколько месяцев заседает 3-я государственная дума…, в которой собрались враги голодного люда, враги крестьян и рабочих… И за все это время думцы ничего не сделали, хотя, может быть, народные деньги на бумаге идут на нужды самого народа, а не прислужников самодержавия… Крестьянин и рабочий голодает, солдаты и матросы позорно несут свою службу, служа не народу, а царю и его присным…" В диванчике оказалась даже изданная севастопольской боевой дружиной "Свобода внутри нас" прокламация "Смерть власти буржуев!"
Я никогда ничего этого в диванчик не клала. Мог подсунуть только квартирант.
…За несколько дней до моего ареста сестра собралась ехать к мужу на Кавказ. В день ее отъезда мы все выбрали из диванчика, и больше туда никто из нас не лазал.
…Вспоминаю, что, арестовав меня, жандармы подошли к комнате, где мой брат и Михаил. Навстречу жандармам вышел Михаил. Он прошел мимо, жандармы даже не спросили, кто он? Подошли к его столу, взяли тетрадь конспектов его кружковых лекций и бросили в топившуюся печку.
Почему же жандармы не спросили у Михаила паспорт и ничего не сказали, что он проживал у нас без прописки?
…Этот факт тоже примечателен: когда меня вызвали из тюремной камеры на допрос, один из тюремщиков случайно открыл дверь в соседнюю комнату канцелярии, и я увидела Михаила. Он стоял там свободно у стола, перелистывая какие-то бумаги…
…Могла ли я не узнать его через несколько дней после моего ареста? Тем более что это был мой первый арест, и поэтому я помню все до мельчайших подробностей…
Мой брат, вольноопределяющийся инженерного управления. Он занимался черчением и получал хорошее жалованье. После моего ареста, брат оказался под арестом в инженерном управлении: он работал под наблюдением приставленного к нему солдата.
…Все написанное о брате нужно для дела. Начальник брата, генерал, насмехается над братом и меня оскорбляет. Не знаю, чем это кончится: брат вспыльчивый, может ударить генерала… Тогда и его запрячут в тюрьму.
…Вчера мне сказали, что, наверное, сошлют меня в Вологду…"
Перечитав несколько раз дневник Марии Ивановны Диммерт, Нина Николаевна почти полностью убедилась, что Михаил — провокатор. Но как это доказать и что нужно делать немедленно? На две недели Комитет запретил боевикам заходить в район конспиративной квартиры. Конечно, здесь снуют сыщики. Да и Михаил непрерывно следит, выйти незамеченным нельзя.
Если тревожилась Нина Николаевна, то и Михаил не в меньшей степени волновался: поторапливаемый охранкой и боящийся одновременно разоблачением его в организации, что могло бы привести к уничтожению его как провокатора, он решил на этот раз действовать в лобовую, чтобы ускорить события.
"Попробую с ней, как с женщиной, — думал он. — Да и кое-что, возможно, уточню в разговор с этой Ниной Николаевной".
С такими мыслями он и вступил в ее комнату.
— Добрый вечер, — ответила сидевшая у стола Нина Николаевна на приветствие Михаила. Но в голосе ее не было гостеприимства или даже простого уважения. И Михаил это сразу ощутил, хотя сделал вид, что ничего не заметил.
— Принес я интересную книгу Мориса "Каторга", — сказал, присаживаясь рядом. Пошелестев листами и придвинувшись поближе, он вдруг положил свою широкую ладонь на теплое плечо Нины Николаевны, сладостно зашептал: — Давайте, вместе почитаем…