Нина Николаевна встала, чтобы уйти. Но Михаил преградил ей дорогу.
— Что вы из себя разыгрываете недотрогу? — сказал он, впиваясь в нее шальным взором возбудившихся глаз. — Ведь мне известна ваша далеко не ангельская жизнь. От своего мужа штурмана корабля Максимовича вы сбежали, нажив сынка, Володю, которого отдали теперь на воспитание тете. Со студентом Костей проводили ночи в сарае-квартире у базара, понесли от него, но недавно умышленно упали с крыльца и прервали жизнь зародыша. Сильверстов знал вашу ласку и недаром гонял к вам Владимира Рыбакова с цветами и подарками, отчаянно клеветал Михаил. Он продолжал: — с Петром Шиманским вы ночевали под сценой городского собрания…
— Хватит! Негодяй вы! — крикнула Нина Николаевна. — Зачем вы собираете разную грязь и выдумки? Вы знаете, что в ту ночь шли облавы и обыски, так что не только мы с Шиманским скрывались, но и многие другие…
— Для меня это не имеет значения, — не в силе возразить против правды, приглушенно, как заговорщик, сказал Михаил и, выискивая маскировочные причины своего поведения, добавил: — Чувство ревности заставило Отелло убить Дездемону. И если бы вы любили Константина, то не позволили бы ему уединиться с Ласточкой…
— Почему с Ласточкой? — прервала его Нина Николаевна. — На кораблях и в гарнизоне он действовал вместе с другими членами нашей организации…
— Вы имеете в виду Ядвигу Дубицкую по кличке "Надежда"? — спросил Михаил.
— Я не обязана перед вами отчитываться! — возразила Нина Николаевна. — Еще раз прошу, оставьте квартиру!
— Но вы должны отчитаться перед организацией, — продолжал наступать Михаил. — Почему это вы обеспечили выезд своего любовника Константина из Севастополя, позволили улететь Ласточке, а вот матроса Щербину послали распространять прокламацию "К солдатам и матросам" среди солдат 51-го Литовского полка, Белова послали распространять газету "Солдат" на территории Севастопольской артиллерийской крепости, Дубицкую сунули в самое пекло Литовского полка. Вот и получилось, что по вашей вине арестованы Щербина с Беловым, а Дубицкая избежала ареста лишь потому, что ее защитили солдаты…
Нина Николаевна с ненавистью глядела на Михаила, не говоря ни слова. Она поняла, что ему что-то неизвестно и он пытается провокационным методом шантажа узнать об этом из уст секретаря Комитета. "Пришли бы сейчас наши, — метались мысли Нины Николаевны. — Пусть потом меня судят, но я распорядилась бы убрать этого мерзавца!"
Видимо, Михаил понял, что зашел далеко и ничего полезного для себя не добился, решил переменить тактику.
— Вот что, сударь женщина, извините меня за наговоренные здесь дерзости. При чувстве ревности и не то бывает…
— Вы намекнули мне на судьбу Дездемоны…
— Простите, Нина Николаевна. И не поймите меня буквально… Впрочем, давайте поговорим о деле.
— О каком?
— О типографии. Мне сказали, что она неисправна. А я ведь могу исправить. Мне приходилось работать на машинах разных марок. В девятьсот пятом году мы явочным путем захватили в Москве типографию Кушнарева. Бросились к машинам отпечатать газету "Известия Московского Совета Рабочих Депутатов", а они кем-то повреждены. Я взялся, все исправил…
Нина Николаевна, слушая Михаила, внимательно наблюдала за его лицом. Благообразное это лицо, но полное странных контрастов: мирно-пухленькие розовые щеки никак не вязались с неопределенного цвета злыми рысьими глазками. Жесткие черные брови хмурились, а тонкогубый рот растягивалась в слащавой улыбке. И было во всем лице Михаила и в этой улыбке что-то змеиное — прозевай, сразу укусит.
"Страшные люди! — чуть не закричала Нина Николаевна, взвинченная этой встречей с Михаилом до предела. — Состоят в партии, проникли в Комитет, действуют ее именем, а сами или готовы или уже продали за грош свою душу и совесть. Но не так то просто доказать, что они именно такие. Скользкие, изворотливые, тебя же и представят клеветницей…"
В тиши тикали часы, посвистывал-заливался сверчок.
— Долго будем играть в молчанку?! — раздраженно гаркнул Михаил. — Какие типография имеет неисправности? Исправлю, будет действовать…
— У нас теперь совсем нет типографии, — находчиво ответила Нина Николаевна.
— Вы лжете! — зашипел Михаил. Лицо его исказилось, глаза превратились в два заострившихся и раздуваемых ветром горящих угля. — Где же печатаете газеты и листовки?
— Мне никогда не приходилось печатать, — тихим голосом возразила Нина Николаевна, подавляя в себе кипящую ярость. — И вы постыдились бы кричать на женщину…