Взобравшись на лобастый камень у скалы Почтового спуска, Вячеслав с этой высоты начал бросать листовки в шумевшую внизу толпу. Люди хватали листовки налету или подбирали из-под ног. Иные читали на бегу, другие прятали за пазуху. Не удержавшись на камне, Вячеслав соскользнул в толпу, вместе с которой был вынесен снова на Большую Морскую улицу. Улучив момент, промчался через улицу к решетчатой ограде у собора. Взобравшись на ограду, разбрасывал оставшиеся листовки в толпы демонстрантов.
Захотелось поглядеть, а как же в других местах люди хватают и читают листовки. Спрыгнув с ограды и пробравшись через глухой двор, Вячеслав оказался на одной из улиц у базарной площади. Там он увидел знакомого ефрейтора из крепостной роты Анпилова Константина. С ним приходилось уже встречаться на конспиративной квартире и на квартире Анисьи. И вот теперь этот скуластый широкоплечий ефрейтор зычным голосом читал ту самую листовку, которую пришлось Вячеславу писать под диктовку Анисьи.
Люди слушали чтение, громко возмущались:
— Да что же это за царь, коли стреляет по своему народу! — особенно громко кричала пожилая женщина, ведя за руку мальчика лет пяти, видимо, своего внука. — Ни детей этот царь не щадит, ни женщин, ни стариков. Да пусть его сожжет адский огонь!
— Нечего, бабушка, надеяться на адский огонь! — закричал Вячеслав. — Самим нужно сжечь царя и его холуев огнем пушек, ружей, мин и гранат…
— Бра-а-атцы, полиция! — послышался чей-то испуганный голос. Вячеслав оглянулся на крик. И он увидел массу городовых и полицейских, бежавших по базарному спуску. Вдруг они заверещали сотнями свистков, яростно и угрожающе требовали:
— Разойди-и-ись, стрелять будем!
— Разойди-и-ись!
— Не расходитесь, люди! — закричал Вячеслав во всю силу своего голоса. Беритесь за камни, бейте полицейских!
В это время подбежали к нему юнги и начали докладывать, что большинство листовок уже разбросали, но есть и в запасе…
— Выламывайте камни из мостовой! — прервал их Вячеслав. — Подносите взрослым, чтобы они дали отпор полиции…
— А мы и сами умеем швырять камни, — задиристо возразили юнги. Подхватив осколки битого кирпича, они меткими бросками сбили с ног нескольких городовых. И тогда, будто охваченные гипнозом подражания, взрослые начали взламывать мостовую.
Камни летели со свистом, падали с грохотом и пылью, сбивая полицейских с ног и расстраивая их ряды. Под дружные крики возбужденных демонстрантов полицейские и городовые обратились в бегство.
— Вот вам, фараоны, наш ответ на расстрел петербургских рабочих…
Часть демонстрантов бросилась преследовать бегущих полицейских. Но юнга Винников, первым увидев выскочивший из-за угла конный отряд жандармов, закричал:
— Оглянитесь, люди, оглянитесь! Жандармы мчатся!
Пьяные всадники, размахивая плетками и саблями, шпорили коней прямо на демонстрантов.
Снова из толпы полетели камни. Несколько жандармов упали из седел на землю, но остановить всю конную жандармерию не было сил у безоружных людей. Они разбегались и прятались во дворах и переулках.
А позднее утро уже пробудило весь Севастополь мощными гудками Морского завода на Корабельной слободке. Взгромоздившись на высокой площадке между котлами котельного отделения завода, заводской сторож Никитич на этот раз давал не о конце ночной смены или начале дневной, когда гудок звучал однотонно. В этот час, особый по времени, гудок завывал, переходил с высокой ноты на низкую, а потом неожиданно резко обрывался и превращался в перепляс звуков, заканчиваясь ноюще, как зверь от боли.
Это были гудки, зовущие рабочих к борьбе, к выходу на демонстрацию. И те, кто не участвовал на митинге в роще за Малаховым курганом, стоял у станков и, может быть, надеялся побыть в стороне от начавшейся в стране бури, тоже теперь были растревожены заводским гудком.
— Бросай, братцы, станки! Выходите, братцы, во двор, на митинг! — кричали портовые рабочие социал-демократ Архип Михно и Старцев Иван. Этого особенно знали все рабочие и уважали за его усилия создать профсоюз портовых рабочих, чтобы организованно защищать их права. И люди отозвались на его клич.
Кто-то притащил стол-трибуну, и Старцев начал речь перед окружившими трибуну рабочими. Он говорил, что вся Россия поднимается на борьбу за новую жизнь, клеймит позором царизм с его тюрьмами, арестами, расстрелами. И мы должны не прятаться в норы от опасностей сражений, а быть в рядах сражающихся…
Гул одобрительных голосов внезапно умолк. Поворачиваясь лицом в сторону ворот, откуда слышалось верещание свистков, люди вдруг стали пятиться подальше от ворот, в глубину двора.