………………………………………………………………
— Бросай рабо-о-оту-у! — горласто кричал кто-то на верхних решетках лесов строящегося здания. — Бросай, говорю! Бастуем, как договорились! Бросай и баста!
Разогнув спину, молодой сезонник Иван Каблуков недоуменно глянул на продолжавшего работать Трифона Бездомного, приземистого чернобородого крепыша в глубоком синем картузе с обломанным козырьком.
— Трифон, нам тоже нужно вместе с народом…
— Нам не с руки! — сердито дернул Трифон плечом. — Подвинь лучше ко мне ведро с глиной, мастерок подай. И кирпичи попроворнее. Понял? Нам надо зарабатывать, чтобы семьи кормить…
Ничего не поняв из слов свояка, Иван размашисто вытер жестким парусиновым фартуком испачканное глиной свое курносое скуластенькое лицо со светлыми крохотными усиками, подал Трифону лопаточку с изогнутой лебединой шейкой и короткой деревянной ручкой, подвинул ногою ведро, глубоко вздохнул: слово "забастовка" тревожило сердце еще неизведанными в жизни чувствами.
А Трифон, будто не слыша криков и тяжелого топота бегущих по сходням людей, продолжал работать, поторапливал Ивана. Мерно стучал его обушок молотка, вырастал участочек стены третьего этажа, зажимая с обеих сторон оконный проем.
— Да все уже ушли, ушли-и-и, — простонал Иван, закусывая губу.
— Па-а-алубку мне! — властно потребовал Трифон. — Чуешь, па-а-алубку?!
Встрепенувшись, Иван сунул Трифону коромысловидную доску и остаток кирпичей. А тот снова потребовал:
— Затеши кирпич на клин! Замкнем арку на века, тогда и шабаш, Денежки нам сполна заплатят…
Оглянувшись на запорошенные красной кирпичной пудрой доски, на острые шрапнелины битого кирпича-щебня, Иван развел руками:
— Кончился кирпич, свояк! Побежим лучше к людям!
— А ты не спеши на убыток лезть, — Трифон озадаченно покрутил щепоткой тугой черный ус, покосился исподлобья на соседний простенок, рыкнул: — Ломай, пока там не заклекло!
— Не буду чужой труд ломать! — почти заголосил Иван. — Не буду!
Трифон махнул на него рукой, сам выломал кирпич, стесал его грани на клин, замкнул арку над окном, присвистнул удовлетворенно и шагнул к Ивану.
Рука Трифона, тяжелая и широкая, легла на плечо окаменевшего от негодования свояка.
— Вот, Иван, и наша упряжка кончена. Не серчай. Забастовщикам все равно, а нам этот кирпич в самую стать…
Иван молча шагал за Трифоном по сходням.
Во дворе Трифон привычно завернул к умывальнику — длинному подвесному жестяному корыту с медными гвоздеподобными сосками, поддал пригоршнями сразу два соска.
Загремели они сильнее обычного, по корыту прокатился жестяной гул. Но на бугристые ладони с матовыми мозолями скатились лишь две капли воды из опустевшего корыта.
— Что же оно так, мать ее черт!
— Не лайся, Трифон! — крикнула сидящая на штабеле свежих сосновых досок артельная кухарка с пушистой рыжей кошкой на крутых коленях. — Вся водокачка бастует, я тоже бастую.
— Мужа тебе надо справного, чтобы за косы, срамотница такая! Иван, дай-ка Груньке леща в затылок!
— Э во на! — залилась Грунька зычным смехом. — Аль не видишь, стребальнул от тебя Иван.
Трифон быстро обернулся. Рядом с зияющей в заборе дырой желтеет, придавив бурьян, оторванная доска. "Не уберег Ивана, — с горечью подумал Трифон. Сгорбившись, он зашагал к бараку. — Не уберег, планида такая наступила".
Подбежав к вокзалу, Иван Каблуков увидел огромную толпу людей, наблюдавших атаку жандармов и полицейских на забастовочный паровоз Шабурова
Механик приспособил шланг к патрубку пароотвода и обстреливал нападавших жандармов шипящей струей белесого пара. Но неожиданно из-за паровоза вырвался казак на вороном коне. Он полоснул саблей по шлангу. Быстро разбухшее облако обожгло шею Шабурова. Он бросил обрывок шланга и, отбиваясь кулаками от жандармов, закричал сыну:
— Васятка, давай флаг!
Одернув на себе гимназическую курточку, Василий ловко высунул и закрепил на палке за окном паровозной будки алый флаг, закричал:
— Папк, беги к рабочим!
Бородатый жандарм со свиными синими глазками бросился по железной лесенке к флагу. Но Васятка ловким ударом ноги сбросил бородача на землю. Другому жандарму удалось хватить гимназиста за рукав и оторвать его. Но Васятка начал заливать жандарму глаза из масленки с длинным носком, звонко кричал:
— Папка-а-а, фараоны лезут!
— Чего глазеете?! — заругался Каблуков на толпу. — Поможем, ребята, кочегарам!
Глаза Каблукова метали молнии, белесые космы во все стороны торчали из-под кепки. Выломав балясину из ограды, он побежал к паровозу. Грохочущим тугим потоком хлынула за ним взволнованная толпа.