Джекс тоже.
— Мы не просто тонем. Мы уже утонули.
— Мы?
Это никогда не были мы. Это всегда был он.
Его решение. Его выбор.
Его ранчо.
— Я, — его голос дрогнул. — Мы… я почти на мели.
Почти на мели? Скорее, разорен.
Мы были разорены.
Это должно было быть больнее. Это должно было застать меня врасплох. Но в глубине души мы годами упорно шли по этому пути.
— Что значит, мы почти на мели? — спросил Джекс.
— У нас нет денег. — Глаза отца наполнились слезами. — Мы должны банку больше, чем можем выплатить.
— Так ты просто все продал? — спросил Джекс. — Ты даже не поговорил с нами.
— Послушай, если бы у меня был другой выбор, я бы выбрал его.
— Один, — сказал я. — Ты бы принял это решение один. Как всегда.
Он продал ранчо.
Это было по-настоящему. Это было чертовски по-настоящему.
Нереально.
Он не только оторвал его от нашей семьи, но и сделал это в одиночку. Он поговорил с ней наедине. Он посыпал солью зияющую, кровоточащую рану в моем сердце.
— Как долго? — спросил я. — Как долго ты тайно планировал это?
Отец опустил взгляд в землю.
— Месяц.
— Что? — взорвался Джекс, вскинув обе руки. — Ты продал его месяц назад?
— Нет. Контракт был подписан на прошлой неделе. Но мы… вели переговоры.
Вели переговоры. С Индией Келлер.
Нет, не Келлер. Гамильтон. По мужу ее звали Индия Гамильтон. Правда, сегодня на ее пальце не было того массивного, яркого бриллианта. Почему? Где Блейн?
Он тоже был в этом замешан? Мысль о том, что этот сукин сын владеет землей у меня под ногами, заставляла мою кровь кипеть. Это была земля Хейвенов. Еще до того, как дедушка и бабушка основали курорт, это ранчо принадлежало нашей семье на протяжении нескольких поколений.
— Это наше наследие.
Это было наше наследие.
И теперь оно принадлежало ей.
Как мы сюда попали? Как все это так эпично развалилось? У меня перехватило дыхание. Кто-то выбил воздух из моих легких, и я не мог наполнить их.
— Ты действительно продал его ей? — спросил Джекс.
Папа кивнул.
— Так и есть.
— Но… ты не поговорил с нами, — в словах Джекса сквозил вопросительный оттенок.
Когда-то автократические наклонности отца тоже заставали меня врасплох. Раньше меня озадачивало, что он не советовался со своими детьми по поводу решений, которые влияли на их жизнь.
Но с годами я понял, что папа не спрашивал, потому что не хотел нашего участия.
Джекс не испытал этого в достаточной степени, в основном потому, что был еще молод.
Мой брат провел последние четыре года в колледже в Бозмене. Он был практически отстранен от бизнеса на ранчо и курорте.
Но в прошлом месяце он вернулся домой, гордо размахивая дипломом бакалавра, и заявил, что готов помочь с бизнесом.
У отца не хватило духу рассказать ему правду о бизнесе. У меня тоже.
Я уже много лет знал, что у нас проблемы. Становилось все труднее и труднее производить банковские платежи. Я предложил решение — выставить часть земли на продажу.
Но не всю землю.
Он действительно продал всю землю?
— Это не идеально, — сказал папа. — Но, по крайней мере, мы знаем Индию. Она бывала здесь. Ее семья проводила здесь время. Она знает курорт. А Келлеры — хорошие люди.
Вот только она больше не была Келлер.
— Лучше она, чем какой-нибудь застройщик, который купит его и разобьет на части, — сказал папа.
— Откуда ты знаешь, что она этого не сделает? — спросил я.
— Она дала мне слово. Я верю, что она сдержит его.
Может быть сдержит. А может быть и нет.
— Это есть в контракте?
Папа покачал головой.
— О, черт. — Джекс потер лицо обеими руками. — Мы в заднице. Абсолютно в заднице.
Я хотел возразить. Сказать ему, что мы разберемся с этим. Что у нас все будет хорошо. Но я не давал своему брату обещаний, которые не смогу сдержать.
— Поверь мне. — Папин взгляд встретился с моим. — Пожалуйста.
— Я не могу.
Папа открыл рот, но закрыл его с громким щелчком. Возможно, он хотел еще что-то сказать, но я не собирался слушать. Я услышал достаточно. Поэтому он развернулся на каблуках и направился к конюшне. Надеюсь, он выберет другую лошадь, а не моего мерина, если захочет прокатиться.
— Что нам делать? — спросил Джекс.
— Я не знаю.
Он перевел взгляд на блестящий черный внедорожник с техасскими номерами. Без сомнения, он принадлежал Индии.
— Мы должны довериться ему. И работать на нее? — Джекс усмехнулся. — Я, блять, не буду работать на нее. Она может поцеловать меня в задницу.
— Не надо…
— Что не надо?
Не говори о ней в таком тоне.
— Не реагируй слишком остро. Пока мы не узнаем больше.
Джекс не знал о моей истории с Индией. Папа тоже не знал — по крайней мере, не все.
Никто не знал. Так было проще.
Проще, когда летом она приезжала в Монтану на неделю, а потом возвращалась к своей богатой жизни в Техасе.
Она была здесь. Надолго ли?
Я ненавидел себя за то, что все еще надеялся, что больше недели.
Не говоря больше ни слова, я подошел к своему грузовику и распахнул дверцу, чтобы забраться внутрь. Двигатель взревел, когда я повернул ключ зажигания. Затем я нажал на газ и, вылетев с гравийной площадки в облаке пыли, помчался по дороге.
Что мне было нужно, так это долгая и изнурительная поездка верхом, но папа опередил меня, так что пришлось ограничиться поездкой на грузовике.
Грузовик подпрыгивал и вилял на дороге. В моем списке неотложных дел значилось позвонить в окружную службу по контролю качества гравия, чтобы они приехали и починили дорогу. Дорога была вся в выбоинах и колеях. Но каждый раз, когда я вспоминал об этом, было уже далеко за пять, и их кабинеты были закрыты.
Не доезжая до главной арки и въезда на ранчо, я ударил по тормозам, и меня занесло, когда я сбавил скорость, чтобы свернуть на двухколейную дорогу, которая вилась через пастбище. Я поехал по утоптанной травянистой тропинке, которая вилась через рощу и вела к горам вдалеке.
Еще полмили, и у меня отключится сотовая связь. Если повезет, у меня спустит колесо. На данный момент я предпочел бы остаться здесь без ничего, кроме своего грузовика, чем где-нибудь рядом с лоджем.
Индия планировала остаться? Что, по ее мнению, произойдет теперь, когда дом принадлежит ей? Мы останемся без работы? Без дома?
У меня все еще кружилась голова. Давление в груди было невыносимым. Мой пульс так громко отдавался в ушах, что я не мог думать.
Я ударил кулаком по рулю, одновременно убрав ногу с педали газа, и позволил грузовику резко затормозить. Как только он остановился, я вылетел за дверь, мне захотелось подышать свежим воздухом.
Сделав пять шагов по высокой траве луга, я упал на колени. Затем судорожно вдохнул и задержал дыхание, пока мои легкие не начали гореть.
Это была моя земля. Это был мой дом.
Зачем Индии это понадобилось? Ради мести?
Неужели она действительно так сильно ненавидела меня?
Индия знала, что значило для меня это ранчо. Для моей семьи. Оно было такой же частью моего тела, как и кости.
Орел с криком взмыл над деревьями.
Крик показался мне чертовски хорошей идеей.
Поэтому я закрыл лицо руками.
И проревел:
— Черт!
Я закрыл глаза и дышал, пока звук не стих.
Моя вина. Это была моя вина.
Как бы мне ни хотелось обвинить в этом отца, но, если быть честным с самим собой, наши финансовые проблемы начались с Кортни. А это была моя вина. Я привел ее на это ранчо.
Я опустил руку на землю, пальцами подобрал комок грязи и перевернул ладонь.
Это была земля Хейвенов. Моя земля.
Должен был быть способ отменить эту сделку. Должен был быть способ все исправить.