Я выждал несколько минут, чтобы отдышаться, дать волю своему гневу и потрясению. Затем встал, отряхнул грязь с рук о джинсы и направился к своему грузовику. На обратном пути на ранчо я ехал медленнее, давая себе время подумать.
Сколько денег мне нужно было собрать? Какую цену он назвал Индии?
Неподалеку от Биг Тимбера был соседский дом с таким же участком, который два года назад был продан за десять миллионов долларов.
Слишком много нулей.
Мы разорены.
У меня не было миллионов долларов. Могу ли я их одолжить?
Деньги мы всегда получали в летний сезон. Осенью мы продавали телят этого года. У нас были небольшие расходы. Я уже сократил штат персонала курорта и старался делать все, что было возможно, сам.
Этого было недостаточно.
Зачем Индии вообще понадобилось это место? Что она здесь делала?
Был только один способ выяснить это.
Ее внедорожник все еще стоял на стоянке, когда я подъехал к лоджу. Я припарковался рядом с ним и направился внутрь.
В вестибюле было пусто. Где, черт возьми, Деб? Почему ей было так трудно оставаться за стойкой регистрации? Я не стал звонить в колокольчик, а просто порылся в бумагах, пока не нашел имя Индии.
Номер 208. Я взбежал по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, и обогнул площадку, затем направился в конец коридора. Подняв кулак, чтобы постучать, я сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться — это не помогло — и постучал в дверной косяк.
Получилось слишком громко, слишком яростно. Через три двери от нас распахнулась еще одна дверь, и наша старшая экономка, Тара, высунула голову в коридор.
— Все в порядке, Уэст?
— Все прекрасно, — солгал я.
— Хорошо, — протянула она, затем снова скрылась в номере.
Из номера Индии донесся приглушенный вскрик, прежде чем она открыла дверь, потирая локоть.
— Локтем ударилась? — спросил я.
— Да. О свой чемодан.
На мгновение знакомость происходящего вытеснила все остальное дерьмо. Это были мы.
Индия, получившая травму, потому что на земле не было ни одной души, в жилах которой текло бы столько же неуклюжести.
А я всегда опаздывал на несколько секунд и никогда не успевал подхватить ее.
— Привет, Уэст.
— Привет, Инди.
Прядь ее вьющихся светлых волос выбилась из пучка, и она заправила ее за ухо. Но она не хотела оставаться там, куда ее заправили. Ее волосы никогда не оставались на месте, но она все равно боролась с ними. Ее карие глаза стали жестче, чем четыре года назад. Их свет потускнел, и она выглядела… усталой. И все же с каждым разом, когда она приезжала на ранчо, она становилась все красивее.
На ней были черные слаксы. Серая блузка без рукавов с высоким воротником плотно облегала ее фигуру, подчеркивая изгибы груди. В комнате витал аромат роз, а вместе с ним — воспоминания о темных ночах и поцелуях украдкой.
Окно было открыто, и порыв ветра снова подхватил этот локон, и он упал на ее висок.
Когда-то давно я бы вытащил шпильки из ее волос. Я бы запустил руки в эти локоны и запер нас в этом номере на неделю.
Но это было до того, как она украла мое наследство.
— Сколько стоит ранчо? — Я скрестил руки на груди.
Индия вздохнула.
— Оно не продается.
Блять.
— Сколько? — Если бы я только мог заставить ее назвать цену, я бы придумал, как это осуществить. Так или иначе, я бы нашел способ.
— Уэст, — ее голос смягчился. — Я не продаю его. А если бы и продавала…
Я не мог бы его себе позволить.
Если бы она назвала цену, она была бы астрономической. Это было бы больше денег, чем я увижу за всю свою жизнь.
Папа был богат теперь, когда продал ранчо.
Но я не был. Даже близко.
Унижение прожгло меня насквозь, но я был здесь не для того, чтобы спасти свою гордость. Я был здесь для того, чтобы спасти землю моей семьи.
— Я буду работать всю свою жизнь, чтобы отплатить тебе. Ты не можешь отнять это у нас.
— Это не то, что я делаю.
— Именно это, черт возьми, ты и делаешь, — мой голос отразился от стен.
Она подняла руку.
— Я знаю, что сегодня это стало для тебя шоком, но…
— Шок, — невозмутимо ответил я. — Да, это был шок. Я вхожу в кабинет, потому что мне звонит папа и говорит, что нам нужно срочно встретиться, и вот спустя четыре года ты сидишь за моим столом. Ты заняла мое кресло прежде, чем у кого-то хватило порядочности сказать мне, что оно больше не мое.
— Уэст…
— Это мой дом. Это мои средства к существованию. Не смей, черт возьми, отнимать это у меня.
Краска отхлынула от ее лица.
— Все уже сделано.
Нет. Из этого должен был быть выход. Должен был быть способ вернуть все назад.
Возможно, моим единственным выходом было прогнать ее.
Я ненавидел себя за то, что собирался сказать, но это был не первый раз, когда я причинял ей боль. Не в первый раз я говорил себе, что это для ее же блага.
— Тебе здесь не место, Индия.
Она вздрогнула, ее взгляд упал на невидимую точку на полу.
— Я знаю.
— Продай его мне обратно. Пожалуйста. — Я был не прочь просить, но только об этом.
Индия вздернула подбородок. На этом прекрасном лице не было ничего, кроме стальной решимости.
— Завтра утром. В восемь часов. Я жду тебя в своем кабинете. Я ожидаю, что ты, твой отец и твой брат будете там. Тогда мы сможем обсудить, кому именно принадлежит мое ранчо.
Она отступила назад, едва не споткнувшись о собственные босые ноги. Но вовремя спохватилась и схватилась за дверь.
И закрыла ее прямо перед моим лицом.
Она хлопнула дверью с такой силой, что Тара, умная женщина, сообразила, что лучше больше не высовывать голову в коридор.
Глава 4
Индия
9 лет
Папа взял меня за руку, когда мы шли по каменной дорожке от Шале «Беартус» к лоджу.
— Чем займемся на этой неделе? Верховой ездой? Рыбалкой? Пешим туризмом?
Я пожала плечами.
— Мне все это нравится. Как скажешь.
— Тогда мы займемся всем этим, — улыбнулся он мне. — Оторвем твою маму от книги и заставим ее тоже присоединиться.
Я хихикнула.
— Удачи, папочка.
Он усмехнулся, оглядываясь через плечо.
— Подожди. Куда она делась?
— Я не знаю. Можно мне пойти поиграть? — Мы только что приехали, но я хотела посмотреть, нет ли поблизости Уэста. Может быть, мы могли бы еще раз навестить Чифа.
— Индия, не убегай. — Мама вылетела из передней двери лоджа, неся в руках две бутылочки. Спрей от насекомых. И солнцезащитный крем. — Давай не будем повторять то, что было в прошлом году.
Солнечные ожоги и комариные укусы меня не сильно беспокоили, но мама не отпустит меня играть, пока я не буду в безопасности.
— Заткни нос, — сказал папа, жестом приказывая мне сделать это.
Зажмурившись, зажав пальцами нос и затаив дыхание, я стояла на крыльце, пока мама обливала меня с головы до ног.
— Вот. — Она улыбнулась и убрала прядь волос с моего лба. — Сейчас вернусь.
Когда она отнесла бутылочки в домик, я побежала обратно к папе.
— Готово. Фу.
Он засмеялся и сделал глубокий вдох, затем задержал воздух в легких.
— Приятно быть здесь, правда, тыковка?
— Да. — Он сказал, что ему больше всего нравится воздух Монтаны. Я думаю, что и мне он тоже нравился. Мы пробыли здесь всего час, а я уже с ужасом думала о следующей пятнице, когда нам придется уезжать.
Эта поездка была папиной морковкой. Вот как он это называл.
Он нарисовал мне человека, сидящего верхом на осле и держащего перед носом животного удочку с морковкой на леске. Так этот человек заставил осла ходить. Животное хотело морковку, и когда оно доберется до места назначения, это будет его наградой.