Вот только не все они оказывались таковыми.
Рыцари не способны отказаться от веры в человечество. Они могут убивать насильников и убийц, но никогда не скажут, будто все люди плохи и недостойны защиты. И устраивать войны или голод они не станут тоже. Некроманты никогда не предают своих коллег и тех, кого отнесли к кругу близких, даже если это человечки, а еще патологически правдивы. Метаморфы всегда будут стоять на страже звериных, кровожадных сил, но у них уже не все столь однозначно, на то они и живые: легко проявляют агрессию, часто сходят с ума, поддаются манипуляции и обману, хотя чуют ложь. С колдуньем и ведьмами — еще сложнее. Они бывают разными: злыми и добрыми. Теми, кто помогает за вознаграждение и творит кровавые ритуалы, продлевая молодость и жизнь. Библиотекари тоже случаются темными.
Умение расположить к себе собеседника и убедить в собственной правоте — сильнейшее оружие и искушение, с которым мало что способно сравниться. Библиотекари обожают тайны и интриги, а еще — различные теории, которые они пробуют воплотить в жизнь. Именно они берутся за создание идеального человека и общества, выдумывают новые культы, развязывают самые кровопролитные войны и насаждают идеи.
Если народ внезапно снимается с места и уходит искать нового пристанища, в том, скорее всего, виноват библиотекарь. Если племя воспылало верой в нового божка и начинает приносить ему кровавые жертвы, истязая соседей — тоже он. Идеальные манипуляторы, крутящие людьми и сверхами, как им вздумается — очень неприятные существа, коих раньше или чуть позднее все остальные кланы, собравшись вместе, ставят на место. Однако иногда играть в демиургов им надоедает, и какой-нибудь библиотекарь берется за свое обожествление — как понимает это сам, то есть стремится устранить магическую импотенцию.
Если какой закон и всеобъемлющ для всего мироздания, то это — сохранение энергий и состояния. Стоит библиотекарю начать постигать магию, и его способность убеждать пропадает. При этом сила библиотекаря очень агрессивна, а когда входит в противоборство с мощью природной и потусторонней… лучше извержение вулкана, честное слово.
Внутри Ромуана поселилась неизлечимая болезнь. Через три года он уже не столь резво бегал и вскакивал в седло. Когда он однажды, резко поднявшись, вскрикнул, Алъэксий пришел к Некру. А тот, если и сумел помочь, то немного. Он знал, как отсрочить переход за Грань даже у смертельно раненного или больного. Некроманты умеют договариваться с Госпожой как никто, но не в этом случае.
Самое страшное, Ромуан остался собой, нисколько не изменившись внутренне: подвижный, смешливый, не по-рыцарски смекалистый юноша в самом непоседливом возрасте, какой только можно представить. Который уже через несколько месяцев не сумел сесть на коня, а потом и вовсе слег в постель и больше не поднялся.
Навещая его, отвлекая, рассказывая байки, которыми с ним попросту некому было бы поделиться в Ордене, Некр часто вспоминал себя в последний свой человеческий год. Как же он боялся! Нет, не смерти, не перехода, а что все зря, и он не сумеет оправдать надежд учителя. Смотрел на юношу, который на свете пожил совсем чуть, и осознавал: все его терзания в сравнении с тем, что испытывает Ромуан — сущая глупость. Некр ведь никогда не жил ради одного лишь перехода. У него имелось любимое дело, о его подвигах разного, порой дурацкого, толка сказывались легенды, и он точно ни о чем не жалел, удалившись в очень преклонных годах в пещеру с книгами по магии. А Ромуан всего этого лишился, более того, вынужден был терпеть до двадцатилетия — после которого, скорее всего, ничего уже не случится.
В гостевом зале трещали факелы, почти не разгоняя уютный полумрак. Скалилась каменная голова снежного барса над камином. Снисходительно смотрели со стен изваяния великих некромантов прошлого. На широкой столешнице, сотворенной из среза огромного баобаба, сделанного вдоль ствола, стояли блюда с фруктами и вино. Еда здесь никогда не портилась, находясь под соответствующими заклинаниями: Некр являлся не единственным умником, забывающим обо всем в лаборатории.
Желудок глухо взвыл, стоило Некру оказаться близ стола, но при одном лишь взгляде на визитера чувство голода притупилось, а затем и исчезло. Тревога в груди превратилась в черную, иссушающую силы воронку урагана, а эмоции, коим Некр обычно не поддавался, опалили, закружили, заставили стиснуть кулаки и челюсти. Хваленая некромантская выдержка осыпалась прахом. Потусторонний ветер подхватил его, закружил и унес в Бездну.
Алъэксий сидел в одиночестве. Некроманты вообще не общительны, а в отношении этого рыцаря были излишне прямолинейны. Если бы Некр опоздал, обязательно отыскался бы кто-нибудь другой, вызвавший Алъэксийя на поединок: многие теряли учеников и знали, насколько это больно. Впрочем, сейчас вряд ли его стали упрекать: слишком темным и осунувшимся выглядело лицо рыцаря, а сам он горбился почти непристойно для столь впечатляющей фигуры. Горбился, смотрел на Некра, медленно поднялся с лавки и тотчас опустился на одно колено, протягивая свой меч.