Приходилось — ресурсов для долгих игр не было, колонны вокруг уже тихонько гудели, вибрировали, наливаясь невозможным черным светом, готовые лопнуть и выплеснуть ослепительную тьму в мир.
Фрэд знал, что последует за этим. Хвала богам, он видел последствия лишь в записи, но и этого хватило. Он не хотел превращаться в черную статую, вплавленную в озеро черной субстанции, — постепенно стекленеющей, поглощающей жертву, играющей с ее разумом в кошмарные ментальные игры. Это видели впавшие от ужаса в ступор товарищи тех, кто остался внизу, — у нескольких бедолаг системы передачи данных работали до последнего момента.
— Направо! Направо! — ударил по ушам крик Мариски, и Фрэд, не раздумывая, вывернул рычаги управления.
Тяжелая машина плавно пошла по дуге, Папенька тихонько шипел сквозь зубы, наблюдая, как борт проплывает на волосок от хрустальной колонны, внутри которой бились черные щупальца. В наушнике что-то тихо шептал Платформа. Шептал, и хорошо.
Казалось, прошла вечность, а борт все проползал и проползал мимо колонны. А сзади, не сумев вписаться в поворот, влетал в аппендикс, который высматривал поначалу Фрэд, тяжелый транспортер Синеглазки.
Водитель отчаянно пытался затормозить, не задев при этом колонны, массивную корму машины водило из стороны в сторону, и Фрэд понял, что это единственный их шанс.
— Огонь! — рявкнул он во всю мочь, и Платформа отреагировал, не задумываясь.
Он лупил из пулемета, выпуская весь короб. По колоннам, мимо которых уползал в боковой тоннель транспортер врага, по корме транспортера, по его тракам, он заливал металлом пространство, надеясь, что из этих семян родится смерть.
— Теперь прямо! Очень быстро! — Мариска сидела прямая, бледная и сосредоточенная.
Она крепко закрыла глаза и сжала ладони в маленькие, посиневшие от напряжения кулачки.
Фрэд прибавил хода, перегнулся и затянул на девчонке ремни безопасности. Похлопал ее по тощему плечу: — Давай. Выводи нас отсюда, милая.
— Левее. Там тоннель, — прошептала она белыми губами.
«Толстый Эдвин» не мог лететь так тихо и плавно. Но он мчался по подземелью со скоростью урагана и грацией балерины. Лишь один раз Фрэд позволил себе глянуть на монитор заднего вида, посмотреть на клубящуюся тьму, танцевавшую там, где исчез транспорт Синеглазки.
Он ощутил укол смутного сожаления, провожая ту часть своей жизни, в которой постоянно присутствовал голубоглазый мерзавец, подыхавший сейчас в металлической коробке транспортера, и снова сосредоточился на управлении. Он едва касался рычагов, машина слушалась каждого его движения, а рядом сидел штурман, которому он доверял во сто крат больше, чем точнейшей навигационной системе.
— Налево. Прямо. Прямо. Скорость! — Она командовала точно и коротко. Выстреливала слово и снова замолкала, уйдя в неведомое пространство своих ощущений.
И он даже не понял, как, в какой момент «Толстый Эдвин» вдруг проломил песчаную стену и вылетел в яркий степной свет, вздымая тучи пыли, тяжело обрушился на плоскость и рванул прочь от черного зева полного безумия подземелья.
Илов смотрел, как нос транспорта медленно, невыносимо медленно врезается в черную колонну, слушал, как тяжело стучат пули по корпусу машины, всей кожей чувствовал, как разлетаются, взорванные тяжелыми пулями, звонкие поющие осколки колонн, и не верил.
Он впал в ступор и сидел, отрешенно наблюдая, как становятся невозможно яркими, объемными, полными скрытого смысла, как в детстве, предметы, звуки и запахи. Он видел каждую трещинку на коже, обтягивающей рычаги управления, каждую пылинку в воздухе, обонял, как острый запах страха, исходящий от водителя, заполняет кабину, и испытывал лишь чистый восторг и любопытство.
Оно заполняло его, поднималось прозрачной волной, распирало изнутри, а затем лопнуло исчезло.
Осталось только понимание того, что все закончилось. И сердце дало сбой. Он сглотнул и вцепился в ручки кресла. Что-то бормотал водитель, пытаясь подать машину назад. Звенела система оповещения, сигналя о повреждениях. В углу кабины колыхалась тяжелая красная портьера в коричневых потеках.
Герман уставился на нее, силясь вспомнить, что за ней? Откуда она, когда появилась? Кто-то осторожно трогал портьеру изнутри, ощупывал, и это было настолько невыносимо жутко, что он вжался в спинку, не в силах двинуться с места.
А потом, когда тонкие пальцы, покрытые коричневыми старческими бляшками, отодвинули портьеру, Илов попытался закричать.