***
"Да, знаешь, наверное, ты права в том, что нам не стоит горячиться и ломать... Не смотря на то, что твои слова, обращенные ко мне, творят чудеса - они проникают в меня, преображают душу, наполняют ее новым звучанием. Если бы я был моложе, не придавал бы этому особого значения - так, поигрался бы в Интернете и вышел из игры. Может быть, поступил бы жестоко - не знаю. Но сегодня, когда за спиной уже накоплен немалый жизненный опыт, когда любовь к женщине ( моей жене, естественно ) постепенно трансформировалась в иное, не менее высокое качество - преданность, я просто не могу себе позволить игры, не могу одним нажатием клавиши Enter зачеркнуть своё прошлое и настоящее ради какого-то виртуального будущего... Прости, Инна, но это так... Мои чувства к тебе - это нечто новое, малоизученное современными психологами, поскольку выходят за рамки общепринятых опытов. Они не в строках, они - между строк... Но я не знаю иного слова, кроме слова "Любовь", его просто не придумали, как синоним. И пусть это называется так... ...Какой у тебя замечательный слог, Инна! И вовсе я не преувеличиваю. Твои описания событий в жизни - они настолько поэтичны, настолько выпуклы, что кажется, будто смотришь какой-то фильм, а за кадром идет твой текст, и всё вместе так хорошо ложится на душу, что создается полное ощущение счастья, востребованности, праздника души. И еще слова любви, обращенные ко мне. И нежность, и словесная шалость, никогда не переходящая границу, от чего пропитанная пошлостью современность - отодвигается на второй план, уступая место утраченной большинством людей романтике прошлого. Романтике, рождавшей возвышенные чувства и наполнявшей жизнь красотой. Спасибо Господу, что придумал нашу встречу! Спасибо тебе за то, что ты даришь мне часть себя. Говорю это - не громко, без восклицательного знака, определяющего высоту. Скорее с многоточием, в котором - глубина. Пусть кто-то докажет, что многоточие - слабее... Но не будем горячиться, хорошо? Возможно, у нас впереди еще немало того, что не приснится никому на планете Земля..."
ГЛАВА 5
1
Дом графа Гишара де Боже у ворот Сен-Бернар представлял собой два двухэтажных каменных строения желто-серого цвета, стоявших рядом и соединенных между собой короткой галереей, под которой были устроены ворота - широкие ровно настолько, чтобы проехала небольшая повозка. Фасадом дом смотрел на улицу Сен-Жак, имел небольшой внутренний дворик, отделенный деревянным забором от соседних построек. Сюда выходили двери из комнат прислуги и хозяйственных помещений. Здесь же располагалась графская конюшня на три стойла, в которой, впрочем, никогда не было больше одной лошади.
За двориком начиналась лужайка, а за ней - фруктовый сад, упиравшийся в городскую стену. За садом почти не ухаживали, поэтому деревья с переплетенными ветвями походили больше на дикие заросли, чем на творение рук садовника. Но сад, не смотря ни на что, благоухал, и сидя в небольшой беседке, утопавшей где-то в его глуши, можно было наслаждаться не только искренним очарованием птичьих трелей, но и в полную грудь дышать весенним нектаром, со щедростью преподнесенным природой.
Молодой граф в свои двадцать четыре года был худощав, строен и не по возрасту рассудителен. У него были светлые волосы и чайного цвета глаза с подвижным взглядом - редкое сочетание, придающее лицу некую мечтательную холодность. Рано оставшись без родителей, юноша всею душой потянулся к своему дядюшке, бывшему на то время Великим магистром Ордена тамплиеров. Но он был слишком молод не только для того, чтобы примкнуть к Ордену в качестве его постоянного члена, но и для того, чтобы вообще думать о воинской службе. Однако дядя не оттолкнул юного племянника, а, напротив, приблизил к себе и всячески готовил молодого человека к будущим подвигам.
Граф был весьма честолюбив и предан своему благородному происхождению и начальному воспитанию, опиравшемуся на религиозные моральные устои и не позволявшему скатиться до низости и предательства. Он до сих пор свято верил в справедливость, и Венсан де Брие не хотел его в этом разубеждать.
Казнь Великого магистра подействовала на Гишара де Боже так угнетающе, что уже в течение четырех дней он пребывал в исключительно подавленном состоянии. Граф заперся в своей комнате, всякий раз отвечая отказом на призывы дворецкого, зовущего хозяина к обеду или ужину. Он был растерян и смят чередой последних событий и теперь совершенно не знал, оставаться в Париже или уехать в свое родовое имение. Эти душевные колебания разрывали его сердце. И только визит какой-то неизвестной девушки, настойчиво требовавшей встречи с ним, вывел молодого графа из ступора.