"Он?! Значит - он. Кому же еще быть именно здесь и сейчас! Еще раньше меня пришел!" Замешкалась, с шага сбилась. Мелькнула мысль: сначала мимо пройти, потом вернуться. Отогнала ее. В самом деле, в шпионов играем, что ли...
И он повернулся к ней. На звук шагов, наверное, хотя каблучки у нее не стучат. Или просто почувствовал. Какой настороженный...
- О, здравствуйте! Как ваш "кореец"?
- Какой "кореец"?
- Самсунг. Я всех клиентов и все телевизоры помню.
Она посмотрела на него с мучительным выражением на лице, еще не веря в нелепое совпадение.
- Вы - Андрей?! - Вопрос упал в тишину улицы, как пробитый трамвайный билет, и предательские нотки разочарования прозвучали в нем. - Глыбов?
- Да, я. Простите... Инна...
- Почему вы извиняетесь? - спросила она, избегая его взгляда.
- Мне тогда показалось, когда я был у вас... и теперь тоже...
- Что?
- Что я вам... несколько неприятен... А тут... вот... это действительно я. Такое совпадение!
- Что вы! Почему вы решили, что неприятны мне? - спохватилась она. - Я просто была расстроена тем, что накануне праздника у меня телевизор...
- Я понимаю...
Они помолчали, настороженно присматриваясь друг к другу.
- Вот, значит, как, - сказал он, наконец, разводя руками. - Это просто удивительно!
- Более чем, - ответила Инна, принужденно улыбнувшись. - Я никак в себя не приду.
- Пойдемте куда-нибудь, - предложил Андрей. - Тут неподалеку есть неплохое кафе, наверное, уже открылось. Посидим... Там сейчас никого нет, тихо...
- Не хочу. Я люблю простор, воздух. Для мыслей нужна хорошая панорама. Пойдемте лучше на бульвар, там есть моя любимая скамья...
- Любимая скамья? Хорошо, ведите. Только... позвольте предложить вам руку...
Она молча просунула свою ладонь под локоть Андрея.
- Идемте, сеньор! - сказала с лукавой улыбкой. Оправилась от начального шока. Почти...
- Идемте, Эстель, - ответил он. Потом добавил, встрепенувшись: - А почему мы перешли на "вы"?
- Ой, сама не знаю! После того, что я вам... тебе наговорила в письмах... Прости...
- За что? Разве в письмах ты была неискренней?
- Я была искренней. - Смутилась. Опустила голову. - По-другому не умею...
- Тогда тебе не за что извиняться. Просто нужно время, чтобы преодолеть первую неловкость - и тебе, и мне...
- А ты... представлял меня другой?
- Не знаю. Наверное...
- А какой?
- Не знаю, другой...
- И теперь разочарован?
- Нет, что ты! Почему я должен быть разочарован? Я же не с девушкой пришел знакомиться, с которой собираюсь встречаться, а потом какие-то отношения строить... Это - другое. Я не могу быть разочарован тобой, потому что ты - особенная. Я это уже давно знаю...
- Ты тоже. Мы оба - особенные, наверное.
- Пожалуй. Теперь вот выясняется...
Они пересекли площадь перед Главпочтамтом, углубились в уютное пространство бульвара, нависавшего над высоким берегом реки. Стройными шеренгами вдоль аллеи стояли белокожие, изрезанные перочинными ножами тополя. Вокруг было светло и безлюдно, будто сам Господь оберегал место их встречи от всяческих посягательств.
- Вот моя скамья.
- Замечательное место. Я иногда бываю здесь с дочерью. Вернее, раньше бывал, когда мы ее еще не отпускали гулять одну.
- И сидишь на этом месте? Сидел?
- Не только на этом. Вообще - здесь.
- Сколько совпадений...
- Да, как-то так получается...
- А твоя жена? Она не спрашивала, куда ты сегодня собрался в такую рань?
- Она мне доверяет: ухожу - значит, нужно.
- И правильно делает.
"Я бы тоже доверяла..." - чуть не вырвалось.
Они присели. Вполоборота друг к другу. Скамья была уже теплая - солнце постаралось, прогрело четыре облезлых деревянных бруса. Опять помолчали, глядя вдаль - через реку, на противоположный берег. Там среди голых ветвей парка, устремленных в голубое весеннее небо, празднично блестел, раздавая во все стороны блики, золоченный купол часовни. И было что-то символическое в этом - была жизнь среди мертвых после зимы, еще не проснувшихся деревьев, было ощутимо присутствие Бога... В городе. В душе...
- У тебя такие стихи... - сказал Андрей, удерживая своей рукой робкую ладонь Инны - как тогда, во Сне, он с нежностью сжимал пальцы Эстель в ночном саду.
- Какие?
- Воздушные, проникновенные... Так никогда бы не написал мужчина. Так могла делать только Цветаева...
- О, это большой комплимент! Мне кажется, ты преувеличиваешь. Но все равно - спасибо...
Они снова помолчали. Разговор не получался цельным, он складывался из отдельных фраз, из осколков, он шел будто пунктиром, но паузы между словами не выглядели инородно, не мешали - они наполнялись волшебной мелодией, сопровождавшей прикосновение двух душ и слышной только им.
- Я вчера еще написала...
- Помнишь?
- Всегда запоминаю наизусть, они у меня короткие...
Инна собралась с мыслями, потом тихо произнесла:
Всё то, чем начинались дни,
чем сдобно пахли воскресенья,
чем новогодние огни
сверкали (рассказать - ни-ни)
из года в год от невезенья -
всё превратится в пух и прах,
всё станет крошечным и сирым,
остынет на семи ветрах,
и то, чем до сих пор был страх, -
приснится с миром...*
- Прекрасное стихотворение! Перед твоей пронзительной поэзией всё меркнет.
- Скажешь тоже! Ты мне льстишь...
- Поверь, я немного разбираюсь...
- Вот видишь, мне уже про сны пишется! - усмехнулась она.
- Да, с этим действительно нужно разобраться. Ты ведь пригласила меня что-то важное сказать...
- Да, конечно. И я скажу, только...
- Что?
- Давай еще раз, глядя друг другу в глаза... определим, чтО с нами происходит...
- Давай.
Он повернулся к ней. С нежностью изучил ее лицо. Заметил, как меняют цвет ее удивительные зрачки - только что были светло-зелеными, почти серыми и вдруг подернулись налетом голубизны. В небе сейчас много такого цвета. Инна тоже смотрела на Андрея, не отрывая взгляда - так смотрят только влюбленные люди, не дотрагиваясь пальцами, а лишь одними глазами разглаживая каждую морщинку на любимом лице... Она уже привыкла к нему, к тому, что это - он. И поняла, что ничего страшного, ничего неприятного в нем вовсе не было: ни теперь, ни раньше - никогда.
- У тебя карие глаза... - произнесла задумчиво. - А я всё думала: какие у него глаза? А они - красивые, с бархатом.
Он не ответил - только смущенно сжал губы.
А Инна вздохнула глубоко, будто изо всех сил старалась наполнить легкие этим удивительным весенним утренним воздухом. Задержала дыхание и при этом опустила веки. Как хорошо! Как же хорошо, господи! Просто сидеть и молчать... Рядом с ним...
- Я скажу? - осторожно спросил Андрей.
- Да...
- Я постоянно думаю об этом, но не всё тебе пишу, правда... Понимаешь, человеческий разум больше склонен к фантазии, чем к познанию, однако без познания того, что происходит вокруг, невозможно и фантазировать. Ты согласна? После того, что мне стало сниться, я уже перелистал с полдюжины книг о той эпохе - хотел познать, на чем основана наша общая фантазия.
- Ты так сказал - по-старинному - "полдюжины"...
- Не заметил...
- Ты все-таки склонен считать всё происходящее фантазией?
- Еще не убежден. Я знаю только одно: истина непостижима так же, как деяния Создателя, поскольку она есть продукт этих деяний. К ней позволено лишь приблизиться, да и то избранным. И чем ближе к истине подступает человек, тем больше понимает свое собственное ничтожество. И мы с тобой поймем, наверное... но позже... Вот смотри, кто-то же погружает нас в этот Сон. Кто-то же с завидным постоянством заставляет нас проходить этот сценарий. Нас будто приближают к этой истине, потому что мы - те самые избранные. Вот только нам не дано знать, чем должна закончиться эта пьеса...