- Лучшего места, чем приход Сен-Жермен-л'Оксерруа, в Париже не найти, - ответил верный оруженосец. - Уверен, что для графа де Брие отыщется тихий уголок на кладбище Невинных. Только нужно заплатить немалые деньги...
- Я дам тебе столько, сколько необходимо для отдельной усыпальницы. Мой брат заслужил гораздо бОльшего, но обстоятельства заставляют нас совершить обряд со скромностью, присущей настоящему тамплиеру.
- Да, сеньор, я сделаю всё, как надо. Там же я приглашу и священника, - тихо сказал поникший оруженосец.
- Нет, - твердо ответил Северин, - нам не нужны лишние глаза и уши. Едва ли в этом городе найдется тот, кто будет достоин проводить в иной мир моего брата. Я сам совершу отпевание...
...Вечером в доме Гишара де Боже было тихо. За столом в кухне сидели все его временные обитатели - все, кроме того, о ком оставалось лишь вспоминать.
- Сеньор, что нам теперь делать? - спросил Тибо, с надеждой глядя на де Брие. - Например, я мог бы служить вам...
Северин посмотрел на него задумчиво, потом тихо произнес:
- Нужно жить дальше - всем нам. Русло реки свернуло с прежнего направления, и перед нами открываются новые пути. Теперь я, скорее всего, не задерживаясь ни на один день, отправлюсь в Брие. И кто пожелает поехать со мной, тот получит не только кров, но достаток и покой.
Он взглянул на женщин, те молчали, отвернувшись.
- Ваша милость, я готов служить вам до конца моих дней, - заверил Тибо.
- Полагаю, у меня будет возможность оценить твою преданность, - ответил Северин.
- Сеньор, - робко позвала Ребекка после паузы, и было видно, что страшное утро для нее все еще продолжается, - а почему сеньор Венсан сказал "береги нашу дочь"?
- Ты действительно хочешь это знать? - спросил Северин.
- Да.
- Тогда знай, что в ту ночь... ты понимаешь, о какой ночи я говорю... так вот, в ту ночь с тобой был Венсан, а не я... Меня удержала робость, тогда как он воспользовался тем, что я с ним поделился...
- Господи! - вырвалось у Ребекки. - Господи, прости этому человеку, как прощаю ему я...
- Выходит, я убила собственного отца?! - воскликнула Эстель, вскакивая с табурета.
Северин де Брие поднялся, выставил руки и не дал девушке убежать.
- Господь простит тебя, девочка, - тихо сказал он, прижимая голову Эстель к своей груди.
- Как мне жить с этим дальше? В моей душе померк свет и наступил мрак...
Северин отстранил девушку от себя и тихо сказал, глядя ей в глаза:
- Жизнь, моя девочка, - это бесконечный поединок света и тени, и никому не дано знать, где кончается свет и начинается тень, и никому не дано знать, что есть одно, а что - другое...
2
Утро без настроения - это даже не катастрофа. Это особое состояние души, когда любой шорох может стать раздражителем, - не то что случайный телефонный звонок или голос на лестничной площадке.
Инна проснулась, когда еще было темно. Она лежала на спине, а перед глазами видела не привычный сумрачный потолок в сеточке тюля, а огненно-кровавые языки пламени, жадно тянувшиеся к ней. И в этих отблесках неизвестного огня мелькали чьи-то скрюченные фигуры и бесконечные лица - незнакомые и какие-то жалкие. Казалось, каждое нуждалось в сочувствии... И звуки - какофония звуков сопровождала этот хоровод. Что-то визжало, что-то скрежетало, ныло, рыдало, канючило и хохотало вокруг.
Дрожащей рукой она потянулась к ночнику и успокоилась только тогда, когда конус желтого света выпал из-под колпака торшера. Кошмар исчез - улетучился в одно мгновение.
"Господи, что это было?!" - подумала она и вдруг с поразительной ясностью вспомнила свой последний сон. Лужайка перед парижским особняком, тугие плечи натянутого лука, кровь на груди умирающего Венсана де Брие и его грустные помутневшие глаза.
Инна вскочила, заметалась по комнате, потом тихо, обессилено села на кровать. Она совершенно не знала, что теперь делать...
Механически, как на автопилоте, умылась, привела себя в порядок, убрала постель. Завтракать не хотелось - заставила себя проглотить бутерброд с сыром и чай. Включила компьютер. Надежда на утреннее сообщение теплилась в ней. Но почтовый ящик был пуст.
"Ничего, еще целый день впереди, - подумала она, успокаивая себя. - У него ведь тоже заботы по утрам: завтрак там, уборка, рынок..." Придумала сюжет для Андрея, чтобы оправдать молчание.
Потом снова открыла почту и решительно написала: "Доброе утро, Андрюша! Я сделала всё, как мы договаривались. Сначала я думала, что умру от страха! Но ты не представляешь, как мне на самом деле было легко! Просто я знала - ради чего всё это делаю... Напиши мне..."
Письмо успешно отправилось - исчезло в пространстве, упало в бесконечность. Но не пропало бесследно: по каким-то замысловатым траекториям оно должно было непременно долететь к тому, кому было адресовано, и обозначиться в его почте в разделе "Входящие".
Она стала ждать. Нет ничего хуже в жизни, чем ждать. Тысячи, миллионы возражений против этой истины можно выслушать и принять от разных людей, тысячи и миллионы примеров иных испытаний. Но любой из этих людей, когда бы сам столкнулся с ожиданием, непременно бы сказал: да, именно это самое мучительное, что только может быть в жизни.
И пришел вечер - и ушел вечер. И наступила новая ночь - и прошла ночь. И только на следующее утро женщина поняла, что тает, что уменьшается в размерах, что ожидание - съедает ее, истончает, превращает в тень...
Она встряхнулась, умылась ледяной водой. Она знала, что таким способом можно быстро вернуть кровь к голове, можно отыскать равновесие.
"Так, сосредоточилась - и вспомнила: куда ты положила визитку? - говорила она себе, шаря по полочкам и ящичкам своего секретера. - Не могла же ты ее выбросить, нет такой привычки - сразу избавляться от хлама. Должно отлежаться, и только время покажет, что нужно выбросить, а что сохранить. Так, вот она!"
- Здравствуйте. Мне бы с телемастером поговорить...
- Извините, это невозможно, - ответил девичий голос, в котором звучал не вежливый отказ, а тревога и беспокойство.
И эти ноты в одно мгновение вошли в унисон с нотами собственной души.
- Почему? Что-то случилось?!
В трубке всхлипнуло, потом тот же девичий голос сказал:
- А почему вы решили, что что-то случилось?
"Да, тут я оплошала!" - подумала Инна.
- Мне показалось, что вы чем-то расстроены... - сказала она.
- А мне показался знакомым ваш голос, - сказала девушка.
- Правда? Но я звоню по этому телефону только второй раз в жизни, и в первый раз говорила с телемастером, а не с вами...
- Инна Васильевна, это вы?
- Господи! Кто это?
- Это Катя Коробейникова, мне папа всё рассказал про вас...
- Катенька, солнышко! Я не могу поверить! Андрей Глыбов - твой папа?
- Да, только это его литературный псевдоним.
- И он... рассказал тебе... про нас?..
- Да, Инна Васильевна. И я читала всю вашу переписку...
- Девочка моя, прости меня!
- За что?
- За то, что я вторглась в вашу жизнь...
- Нет, что вы! Напротив, это я должна благодарить вас.
- За что?
- За то, что вы вернули папу к жизни, к творчеству. И еще... Знаете, что он сказал мне в пятницу вечером? Он сказал, что с вашей помощью понял, как нужно любить близких людей...
- Я тронута, я сражена...
- А я сражена вашими письмами и стихами...
- Катенька, девочка! Об этом после поговорим... Что же с папой?
- Он в больнице, у него прединфарктное состояние.
- Господи! Когда это случилось?
- Вчера утром, когда проснулись, папа стал жаловаться на сердце, и мы вызвали "скорую". Мамы сейчас нет, она приедет только завтра. Но в больнице маму знают, там дежурят хорошие врачи... Она им звонила...
- Он в сознании?
- Да, к нему даже можно пройти. Папа в отдельном боксе.
- Катенька, я хочу его видеть.
- Я как раз сейчас собираюсь, пакет складываю. Если не возражаете, мы могли бы встретиться возле входа.
- Это в Областной кардиологии?