Более сложный случай мы имеем в произведениях фантаста старшего поколения Георгия Гуревича. Он стремится сохранить верность подлинно научной фантастике, его больше привлекает изобретение научно-небывалых идей, нежели исследование поведения человека в необычных условиях. Он и вправду пытается представить себе дальние пути развития науки, и его экстраполяции не назовешь робкими. Видно, что именно прогнозы увлекают писателя, и зачастую его сочинения приобретают вид конспектов, нередко перемежаемых формулами и таблицами, автор и сам иногда обыгрывает все это, заявляя, что создает схему романа, который, может быть, когда-нибудь будет написан, а может быть, и не будет. Так, например, происходит в рассказе "Нелинейная фантастика"/1978 г./. Писатель создает в воображении институт фантастики Инфант, в задачи которого входит проигрывать различные ситуации для проверки. Можно ли переделать человеческий организм, можно ли изменить лицо планеты, что случится, если продлить жизнь человека хотя бы до двухсот лет и на Земле будут сосуществовать семь-восемь поколений, вместо нынешних трех? В отличие от Альтова, для которого литературная деятельность была, видимо, лишь эпизодом, ярким, но эпизодом, вся жизнь Гуревича отдана НФ, и такой многолетний труд не может не вызывать уважения, даже при несогласии с его исходными позициями. /Я должен оговориться: вовсе не всякая многолетняя и многотомная деятельность вызывает уважение; тут надо принимать в расчет еще и духовные потенции автора, среди которых не последнее место занимает совесть, и, разумеется, литературные возможности/. В характерной для Гуревича манере написана, например, "повесть в 12 биографиях" "Делается открытие" /1978 г./. Автор излагает историю становления придуманной им науки о покорении времени - темперологии. Перед нами, безусловно, научная фантастика; автора прежде всего интересует история крупного открытия, а характеры, психология, сделавших его людей, во вторую очередь. Нужна ли, возможна ли такая фантастика? Повесть Гуревича ее демонстрирует, значит, возможна... И если перед нами произведение не вторичное, то читается оно не без интереса. Все же главным в литературе всегда будут человековедческие задачи, но Гуревич - не пустышка и не новичок, никогда не слышавший об этом, он сам теоретик фантастики, и спор с ним нелегок. Чтобы пояснить свои доводы, я хочу обратиться к сравнению с научно-популярной литературой. В мире написано большое количество научно-популярных сочинений, люди читают их не без удовольствия и не без пользы. Но широкое общественное внимание привлекают только те книги, в которых научные изыскания совместились с нравственными, то есть волнующими не только умы, но и сердца. Кого бы могла взять за душу книга, в которой доказывалось бы, что заселение островов Тихого океана происходило - подумать только! - путем миграций с Южно-Американского материка? Между тем, книгу Т.Хейердала "Экспедиция на "Кон-Тики", посвященной доказательству вышеупомянутой и, скажем прямо, не самой наболевшей на сегодняшний день теории, читали миллионы людей, она вышла десятками изданий. Героями книги восхищались, им хотели подражать, им завидовали. Но, может быть, мы просто восхищаемся отважной шестеркой на утлом плоту, вступившей в единоборство с океаном? Тогда представим себе, что Хейердал и его товарищи переплыли океан тем же способом, но ради спортивного интереса. Наверно, об этом событии сообщили бы газеты в трех строках, и на следующий день о нем бы все забыли. Океаны переплывали на веслах, на лодках, на яхтах в одиночку... Назовите, пожалуйста, хотя бы одного из отважных мореходов. Нечто подобное должно происходить и в фантастике. Высоких художественных результатов в этом жанре можно достичь только в синтезе - оригинальная фантастическая гипотеза должна быть намертво завязана с нравственной основой. В романе "Темпоград" /1980 г./ Гуревич продолжает тему повести "Делается открытие". Здесь уже идет речь о практическом применении изменяемого времени. В Темпограде - городе-лаборатории - время течет в 360 раз быстрее, чем на остальной Земле. Здесь - день, там - год. И если надо что-то решить в порядке скорой помощи, Темпоград незаменим. Скажем, планете Той, где живут дикие племена, грозит гибель, через три месяца ее солнце должно взорваться. Три месяца, конечно, слишком короткий срок, чтобы эвакуировать население, даже если было бы куда. И тогда за дело берутся ученые в Темпограде. В спокойной обстановке, за несколько земных дней они находят путь к спасению. Нетрудно заметить сходство с романом Михайлова "Сторож брату своему". Нетрудно заметить и разницу. Гуревича не интересуют экзотические экипажи и экстравагантные ситуации, его герои решают сугубо техническую задачу, вроде экспертов нынешнего Министерства по чрезвычайным ситуациям. Но как часто бывает у этого автора, оставляя в стороне человеческую сторону дела, он незамедлительно попадается в нравственную ловушку. Отдельный человек, залезший под колпак Темпограда, лично ничего не выигрывает. За день отсутствия в обычном мире он стареет на тот же прожитый в Темпограде год. Поэтому непонятно, почему туда рвутся научные сотрудники с энтузиазмом Павки Корчагина. Ведь и в обычной жизни они прожили бы столько же и сделали то же самое, но чуть позже. А за пребывание в Темпограде приходится платить столь дорогой ценой, что не может не вызвать недоумений этическая сторона эксперимента. Даже в рядовом случае, когда ученый командируется в Темпоград всего на три дня, он обречен три года маяться без родных, без прежних друзей, без травы, без солнца. Крайняя необходимость заставляет идти на жертвы. Но что же можно сказать о фанатике Январцеве, который попадает в Темпоград юношей, а выходит пожилым человеком? Он предает первую любовь, отправляет на "материк" жену с ребенком, он ни слова не говорит матери. Каково было им всем увидеть через земной месяц седого старика? Ради чего? Ради "высокой" науки? Да пропади она трижды пропадом! Не стуит она единственной улыбки любимой женщины. Технократы, которым чуждо все человеческое, довели планету до ее нынешнего состояния. Почему же Январцевым восхищаются его коллеги? Да потому, что автор забыл об этике и пытается высмеивать критиков, которым обязательно нужно видеть в людях людей. Никому, конечно, не запретишь искать свой путь. Но, по-моему, с Гуревичем произошло то же самое, что и с Г.Альтовым, А.Днепровым, А.Полещуком... Усвоенная с детских лет беляевская парадигма, казавшаяся единственно правильной, помешала им создать произведения, которые могли бы войти в "золотой фонд", ведь как писатели они несравненно талантливее Беляева. Но, к сожалению, вокруг тех произведений, которые они писали, не будут возникать читательские дискуссии, у них не будет ни яростных противников, ни фанатичных сторонников, таких, какие возникали, допустим, вокруг каждого произведения Стругацких. Не станешь же дискутировать о том, можно или нельзя замедлять течение времени. а если иногда и возникает желание поспорить /в следующей главе я буду говорить про коллизию в романе Гуревича "Мы - из Солнечной системы"/, то автор как бы боится тронуть нарыв скальпелем, при малейшей возможности упрятываясь в привычную и безопасную научно-техническую раковину. Попробую в доказательство своей позиции прибегнуть еще и к помощи самого Гуревича. В рассказе "А у нас на Земле" /1978 г./ землянин-космонавт в результате аварии попадает на планету, где царит развитой феодализм. У него нет надежды вернуться на родину, и он вынужден жить среди обывателей, переполненных религиозными и бытовыми предрассудками. Его рассказы о Земле сначала слушали с восторгом, воспринимая их как забавные сказки, но в какой-то момент землянин становится помехой главному жрецу. Его приговаривают к смертной казни. Цена жизни - отречение. И должен он всего-навсего заявить о том, что Земли с ее непривычными, поражающими воображение порядками не существует, что он ее выдумал. Возникает ситуация, которую по-разному решили Джордано Бруно и Галилео Галилей. Другими словами, речь пошла не о темпоральных преобразователях, а о человеческой стойкости, принципиальности, о смысле жизни, наконец. И эта истинно человеческая судьба волнует, несмотря даже на обыденность сюжетного зачина, волнует хотя бы потому, что вы не знаете: а как бы вы решили это маленькое жизненное осложнение, попав в аналогичную ситуацию... Положим, у меня нет оснований подозревать кого бы то ни было в недостатке мужества: вы бы, конечно, выбрали казнь, не отречение?..