Вариант №3 - "Вид(ния". Это еще проще. Освоив предлагаемую методику, создавать фантастические рассказы сможет любой человек. Делается это так. Действие происходит на Земле. Где - неважно. Выбирайте любое понравившееся вам место. Кто действует - тоже неважно. Но пол, имя, род занятий, фасон одежды не забудьте довести до читателя пообстоятельнее, так что половина рассказа уже есть. И вот перед героем или героиней возникаю сны, видения, галлюцинации, словом, цветные картинки. Каков механизм их возникновения неважно, но можете ввести для солидности пару-другую "научных" термины генетическая память, эйдетизм и т. п. О чем картинки - тоже неважно. Но что-то, конечно, в них изображается. Другие места, прошлое, будущее, детство... Вот и все недолга. Шли, например, люди по лесу, присели отдохнуть у озера, тут пролетел болид, встряхнул пространство, и на миг открылось видение бородатого мужика с копьем. Открылось и исчезло - больше ничего. /Владимир Щербаков. "Болид над озером", 1977 г./. Грешнова тоже можно причислить к классикам НЛ, он в совершенстве владеет всеми ее рубриками. В его сборнике, который так и называется "Сны над Байкалом" /1983 г./, и болиды для встряски воздуха не понадобились. Небольшое умственное напряжение, и влюбленной паре отдыхающей на озере удается вызвать видения, возникающие одновременно перед обоими. Видение первое: мимо них проехал на тарантасе... догадались кто? Разумеется, Антон Павлович Чехов транзитом на Сахалин, и, конечно же, в пенсне. Второе видение представляет собой иллюстрацию к известной песне о пловце и омулевой бочке. С массой любопытных подробностей: "Бочка отошла от камней. Тут же ее подхватило волной, выкинуло на гребень, армяк затрепетал на ветру, готовый сорваться с жерди..." Жаль, автор не вспомнил: "Бродяга Байкал переехал, навстречу родимая мать...". Вот она простирает худые руки... Еще рассказ в том же сборнике - "Чайки с берегов Тихого океана". На этот раз мы отправляемся в гости к краснодарскому рисоводу, которому друг с Курил прислал в подарок двух чаек. Никогда не слышал, чтобы чайки содержались в клетках, но в конце концов это же фантастический рассказ. И вот перед хозяином дома начинают возникать видения - море, волны, пароход, на котором можно было разобрать название - "Охотск"... Я бы для равновесия послал бы курильчанину стебли риса в цветочном горшке и перед ним бы стали возникать... Допишите рассказ сами... Точно так же как коммунистическая партия нынче с легкостью отбросила два краеугольных камня из своего фундамента - атеизм и интернационализм и подключилась к заигрываниям с церковью и национализмом, точно так же ее тогдашняя тень, советская НФ, все время бахвалившаяся кристальной научностью, легко перешла к воспеванию чертовщины и волхования. Герой рассказа Д.Шашурина "Сорочий глаз" /1977 г./, почтенный рабочий, пенсионер, съел в лесу несколько ягодок паслена, но почему-то не отравился /паслен в обычной литературе ядовит/, а помолодел лет на пятьдесят и обнаружил у себя тенденцию к дальнейшему омоложению. Столь простой и дешевой технологии возвращения молодости, кажется, еще не было ни у кого. Фаусту, помнится, пришлось заплатить за аналогичную услугу довольно дорогую цену. По другим авторитетным источникам для достижения желаемого результата надо претерпеть такую малоприятную процедуру, как ныряние в кипящий котел. А тут съел четыре ягодки - и порядок. Съел другие - и вернулся в прежнее состояние. Исключительно удобно. Надо полагать, что единственная цель придумывания этих сказочных чудес - обличение тупости и ретроградства нашей научной мысли: не хотят верить, хоть ты кол у них на голове теши. В Древней Руси наверняка бы поверили. Вспоминается рассказ С.Фитцджеральда "Забавный случай с Бэнджаменом Баттоном", в котором человек родился старичком и "рос" к младенчеству. Научных мотивировок "забавному" феномену автор не дает, и в этом отношении убедительность посылки равна пасленовым ягодам, но зато у него есть мысль: показать несовместимость достойной жизни с "нормальным" обывательским течением времени. А вот зачем подобные штучки переживать честному советскому пенсионеру, остается неясным. Загадочно и назначение иных рассказов Шашурина из сборника "Печерный день". Сказка - есть сказка. И никто, конечно, не потребует давать естественнонаучное обоснование, почему, например, звери могут говорить человеческим голосом. Это даже ребенку понятно. Но вот мы раскрываем книгу, и на читателя обрушивается ворох всевозможных чудес. Люди умеют летать, фонари загораются от одного приближения рук бакенщика, ни с того, ни с сего исчезают и возвращаются стены, взлетают в небо самородки, нарушаются законы термодинамики при помощи такого неподходящего для чудес приспособления, как женские бигуди... Справедливости ради надо сказать, что мистическим туманом пронизаны не все рассказы Шашурина. Нет никакой трансцедентальности, например, в рассказе "Две верблюжки". Просто довоенный папа-полярник нашел загадочные трупики во льду, может быть, даже пришельцев, не растерявшись, сорвал с них золотые пластинки, переплавил на паяльной лампе и прибрел в Торгсине четыре куска хозяйственного мыла и два одеяла из верблюжьей шерсти. Так что если, находясь в Арктике, вам представится подобный случай - не теряйтесь, а то останетесь без верблюжьих одеял. Автор, во всяком случае, поступок папы не осудил. Некоторые авторы не так бесхитростны. Я склонен думать, что еще одну повесть "Отчего бывает радуга" /1978 г./ Клименко хотел направить на защиту православной веры, против сектантов, хотя не стал бы биться об заклад, что разгадал замысел автора. Может быть, наоборот, он преследовал антирелигиозные цели. Судите сами. Герой повести нежданно-негаданно получает особый дар: он перестает видеть нормальные цвета вокруг. Зато люди начинают в его глазах светиться особыми оттенками, по которым можно судить об их душевно-нравственных задатках. Большинство людей изливает спокойное зеленое доброжелательство, особо хорошие светятся золотисто-зеленым пламенем. Но есть в городе несколько человек, отливающие фиолетовым, что герою сразу показалось подозрительным. Почему, он сам себе объяснить не может, но убежден, что должен их раскусить. И что же? Прав был Константин, прав! Фиолетовые оказались членами религиозной секты, которая приносит в жертву маленьких девочек на тайных сборищах. Действие, на всякий случай повторю, происходит не на Новой Гвинее, а в обычном российском городе при советской власти. Константин поспевает как раз вовремя, чтобы выхватить из рук злодеев сестренку своей возлюбленной, которую /сестренку/ считали давно утонувшей, а на деле фанатики прятали ее в ожидании жуткого празднества. Что же это за особый дар, снизошедший на Костю? И за что ему такое предпочтение? Ведь, надо полагать, в городе должны встречаться разные разности - там могли быть хулиганы, бюрократы, душевнобольные, мошенники. Но Константин видел только сектантов. Это наталкивает на мысль, что и он чем-то был с ними связан. Может, это досужие соображения, но такие уж странные мысли рождает эта странная повесть.
Примеры можно множить и множить, но не достаточно ли? Однако я пока обращался к одноклеточным произведениям. Приведу еще несколько примеров произведений, в которых признаки НЛ предстают перед читателем в комплексе. Это, так сказать, вершины, НЛ в квадрате. Такой довольно исчерпывающей энциклопедией НЛ может служить повесть Дмитрия Сергеева "Завещание каменного века" /1972 г./. Там есть все. И оживление замерзшего трупа; и цивилизация на иной планете, которая сама, конечно же, загнала себя в тупик слишком большим благополучием; и разумная машина, жаждущая власти и взбунтовавшаяся против своих создателей и еще многое другое, заимствованное из десятков аналогичных книг. Сюжетная путаница, калейдоскоп невероятных событий мешает разглядеть персонажей повести, даже главный герой - рассказчик - совершенно безлик; можно подумать, что герои надели те самые гипномаски, которые были в ходу у обитателей планеты Земетра, дабы всем быть одинаково и неразличимо красивыми. И это, пожалуй, единственно запоминающаяся деталь в повести, хотя автор не заметил, что она работает против него, Следующий роман одним из старейших научных фантастов рекомендован как удачное произведение о гармоничном обществе будущего. Ответственная рекомендация... Но вот мы раскрываем книгу. Действие происходит лет через двести, но никаких сведений о тамошней социальной "гармонии" мы не обнаружим, и каким путем она достигнута, тоже не узнаем. Зато в этом гипотетическом обществе по каждому поводу возникают легенды, так что невольно появляется мысль: не вернулось ли человечество к мифологическому уровню осмысления действительности? В наличии также летающие блюдца, говорящие дельфины, красивые инопланетянки и прочее. Но главное содержание романа В.Щербакова "Семь стихий" /1980 г./, его, так сказать, нестандартность вовсе не в этом. Примерно полкниги автор живописует амурные похождения сорокалетнего журналиста по имени Глеб, начиная с элементарного подглядывания за купающейся девушкой. При этом автор не забывает подчеркнуть, что купальщица была нагой; стал бы в самом деле его герой тратить время, если бы хорошенькая нереидочка оказалась бы в купальнике! Впечатляют и прочие встречи Глеба с женщинами, особенно одна, в которой герой явился на свидание к даме сердца, а на ее месте оказалась другая, что было обнаружено лишь, как бы это сказать помягче, после окончания церемонии. Мимоходом заметим, что другой была инопланетянка, но тоже, разумеется, прекрасная. Одновременно в романе пропагандируется проект улавливания солнечной энергии, которой его организаторы намереваются подогревать океаническую воду. Но и это чудовищное с экологической точки зрения предприятие не позволяет ответить, по крайней мере, на один из многочисленных вопросов, возникающих при чтении "Семи стихий": зачем автору понадобилось так далеко забираться за хребты веков, ведь измываться над океанами, к несчастью, удается и в наше время, равно как и подглядывать за купающимися девушками, если, конечно, в этом мероприятии есть суровая необходимость. Второй роман Щербакова "Чаша бурь" /1985 г./ выглядит приглаженнее. В нем нет ни двадцать вторых веков, ни глобальных проектов. Действие перенесено в сегодняшний день. Правда, главный герой Володя, фантаст и археолог, точная копия Глеба из "Семи стихий". Отчества его мы так и не узнаем, хотя Володечке тоже уже за сорок. Сохранилась и главная черта Володи-Глеба. Вы догадываетесь, о чем я говорю? Как и у Глеба, инопланетянки чередуются с землянками /можно так сказать?/. Но в романе сделана скидка на подростковую аудиторию, интим изображается тонко, завуалировано, акварельно. "В коротких промежутках между репликами мы целовались". И все. Есть в романе и фантастика: расширенный и обогащенный сведениями из атланто- и этрускологии вариант сюжета №2. Земля превращена в арену противоборства двух враждующих внеземных цивилизаций - атлантов и этрусков. Мерзкие атланты /они не славяне/ крадут с Земли предметы, свидетельствующие о существовании Атлантиды, лишая людей возможности проникнуть в глубины собственной истории. Этруски довольствуются копиями. Собственно в этом и состоят их разногласия. Повествование время от времени перебивается фантастическими пассажами, вроде такого: "Однажды на рассвете постучат в окно. Сначала тихо, потом сильнее. Три раза и еще семь раз. Вам захочется открыть окно, но вы не подходите и не открывайте. Знайте: это прилетела металлическая муха разрядить вашу память, освободить от воспоминаний... " /Что за дура: если прилетела с такой целью, к чему стучать?/ О, Боже, зачем все это? Зачем? Зачем атланты, зачем этруски, зачем карлики мкоро-мкоро? Если только с популяризаторской целью, то совершенно необходимо следует отделить действительно научные сведения от произвольных выдумок автора. Иначе в голове любознательного читателя возникнет каша. И не лучше ли ему сразу обратиться к первоисточникам? Тогда он узнает, например, что специалисты называют абсурдом идею о близости русского языка к этрусскому, пропагандируемую Щербаковым в романе. Уже упомянутый Никитин пошел еще дальше. Он сообщает, что древние греки и даже не греки, а ахейцы ХIII века до Р.Х., штурмовавшие Трою, на самом-то деле были древнерусского происхождения... Но даже если бы историко-лингвистические упражнения авторов были плодотворными, сводить фантастику к изложению археологических гипотез - значит ограничивать и обеднять ее художественные возможности. Толстые романы с поцелуями, во всяком случае, для этого не требуются... А к Никитину придется еще вернуться...