Он был не прав, но мы больше никогда не говорили об этом.
Врач, бородатый мужчина в небрежно накинутом поверх спортивного костюма халате, как-то вскользь поинтересовался, кем мы приходимся умершему. «Никем, — твердо заявил Андрей. — Этот парень ночевал в подвале нашего дома несколько раз… Мы его подкармливали… Его Василием зовут… звали, то есть. Кроме этого, мы о нем ничего не знаем, даже фамилии». Врач больше вопросов не задавал. Похоже, ему было все равно, как тому Бэмби.
Киса кремировали за счет больницы. Пьяный кладбищенский сторож сунул нам в руки лопату и показал, где можно выкопать ямку-могилу. Жестяная банка с прахом, снег вперемешку с комьями земли, водка в пластмассовых стаканчиках, пустое небо. Все мертвое. Ребята плакали. Я тихонько выплеснул спиртное на снег и положил на свежую насыпь разлапистую ветку ели.
— Говорят, огонь очищает, — пробормотал Марат, когда мы возвращались домой.
— Надеюсь, Кис простит меня за ложь… — сказал Андрей. — Но иначе нельзя было… Он бы понял… Нас отдадут в приют, если узнают, что мы живем без взрослых. А так, когда об этом не кричишь на каждом углу, всем, в общем-то, абсолютно наплевать.
— А мы живем? — спросил я.
— Теперь будем.
Я вдруг поймал себя на слове «мы». То есть — «я и они». Я отогнал эту мысль от себя. Чушь. Чушь?
Звездочки на потолке нервно подмигивали кому-то. Кроха смотрел на меня, не моргая, по его щекам бежали слезы.
— Я вспомнил.
— Что вспомнил, малыш?
— Как погибла мама… как самолет разбился… вспомнил, Ной. Кис говорил, что однажды это случится… лучше бы не случалось.
— Не плачь… Тебе больно?
— Мне страшно.
Я не представлял, как помочь ему. Каждую ночь, засыпая, я испытывал боль и страх. И тоже не умел с этим бороться.
— Я знал, что Кис умрет, — в голосе Крохи не было и тени дрожи. В сочетании с потоком слез это выглядело ужасно. — Знал!..
Кис тоже это знал.
— Глупости, малыш. Ну откуда тебе было знать? — я, как мне казалось, успокаивающе погладил его по голове, больше из желания прервать зрительный контакт, чем действительно стремясь его успокоить.
— Я знал, Ной, — упрямо повторил он, снова ловя мой взгляд. — Я думал, я надеялся… что ты ему поможешь…
Я пожал плечами и отвернулся. Дьяволенок заворочался, недовольный моими переживаниями. Черт, я и сам был ими недоволен.
— Мне самому нужна помощь, малыш…
— Да, теперь я вижу, — согласился Кроха. — Оказывается, есть предел возможностям… Скажи, что случается с теми, кто умер?
— Откуда мне знать? Я еще ни разу не умирал.
— Да… да… конечно…
Когда я обернулся, его щеки уже были сухими.
— Извини, — сказал Кроха, беря в руки подушку. — Я, пожалуй, пойду в комнату Киса. Опять голова разболелась.
Он ушел, и я остался один. Я лежал без сна, ненавидя звезды на потолке, и вспоминал лес, в котором остались мои родители, брат, мертвый друг, вся моя жизнь. Мне было плохо. Я боролся с тоской, острой, колючей, как еловые хвоинки. Я проиграл. Я всегда ей проигрывал.
Следующим утром Кроха наотрез отказался идти в школу. В ту самую школу, куда мы с Кисом его с таким трудом устроили. На мой вопрос, зачем мы тогда за нее платим, мальчик заявил, что никого об этом не просил. Я только пожал плечами.
Вечером Кроха, сославшись на головную боль, заявил, что не будет делать уроки. Утром история повторилась. Однако поскольку я никогда не отличался ангельским терпением, то проигнорировал предостережения ребят, силком одел Кроху и за руку поволок его в школу. А по дороге пригрозил, что буду караулить под дверью класса, чтобы у него не возникло соблазна уйти с уроков. Кроха только зло дернулся, но, выскользнув на перемене из кабинета в обнимку с сумкой и курткой и обнаружив в коридоре меня, от дальнейших попыток сбежать отказался.
Вечером мне пришлось приложить массу усилий, чтобы уговорить малыша выполнить домашнее задание. Глядя на его сердитое лицо, я с ужасом думал о том, что, похоже, Кису удалось-таки взвалить на меня обязанности по воспитанию мальчишки. О чем думал Кроха, я не знаю. Не о задачках, это точно.
— Неправильно, малыш! — сказал я, перечеркивая ответ. — Перерешай!
— Почему это?
— Потому что неправильно!
— Не хочу!
— Перерешай!
— Ты тиран!
— Знаю.
— Ты все время ругаешься!
— Я не ругаюсь, малыш. Поверь, когда я начну ругаться, ты сразу почувствуешь разницу.
За окном быстро темнело. Падал жиденький снежок. Я включил настольную лампу, ткнул пальцем в задачу.
— Это легко, малыш. Летела стая гусей… Один гусь впереди, а два позади… Рисуй!