Огонь — это так страшно…
Кажется, я сказал это вслух. Впрочем, Бэмби не стал уточнять. И на том спасибо.
— Я родился в полнолуние тринадцатого июня.
— Несчастливое число…
Несчастливое число? Да нет, число обыкновенное…
Луна была еще чуть-чуть кособока. Наверное, поэтому мне снова снился сон.
На жертвенном костре, там, где должен был находиться я, умирал мой отец. Тени метались вокруг в жутком ритуальном танце. И никто в целом мире был не в силах помочь ему. Потому что Томаш Вулф сам избрал свой путь.
… Я проснулся без ставшей уже привычной боли в ногах. Вспомнил все и расплакался — впервые в жизни. Я плакал, не как мужчина, а как ребенок. Навзрыд, с глухой болью, разрывающей грудь, с безысходностью и безутешностью мальчика, внезапно потерявшего самое дорогое. Мне хотелось выть, но рядом спал Бэмби, и я рвал руками, зубами подушку, задыхаясь, сдерживая крик. Я плакал так, как никогда больше не заплачу. Я совсем не понимал этих слез и боялся, что не сумею остановиться.
Слезы истощили меня, вывернули наизнанку мою душу, оголили нервы. Я чувствовал, что случилось страшное… Я упорно отказывался верить в это, но оно уже случилось, и мне не под силу было бороться с судьбой. Я вдруг остро осознал всю нелепость подобной борьбы.
Я ушел на кладбище и провел там весь день, пытаясь забыться. Когда от солнца осталась только красноватая каемка на западе, ко мне на колени прыгнула большая белая кошка. Я гладил густую мягкую шерсть и рассказывал ей об отце. Могу поклясться, в ее синих глазах стояли слезы.
Дома тем же вечером Бэмби сунул мне в руки газету.
— Прочти, — сказал он. И я почему-то не рискнул с ним спорить. Я взглянул на первую страницу и затаил дыхание. На секунду мне показалось, что я умер…
Фотография получилась очень хорошей — можно было даже рассмотреть вытянутые в узкую ниточку зрачки желтых глаз на красивом, спокойном лице и тонкие струйки крови, сбегавшие на рубашку из-под металлического ошейника.
— Этого не может быть…
— Может, Ной. Томаш Вулф схвачен и завтра предстанет перед судом.
— Схвачен… — пробормотал я, заставляя себя поверить в то, что говорил мне друг.
— Он ведь твой отец, да?
Я поднял голову, спросил без удивления, так, чтобы только что-нибудь спросить:
— Откуда ты знаешь?
Бэмби пожал плечами.
— Разве сейчас это важно?
Шок медленно, слишком медленно и неохотно уступал место ярости. Действительно, сейчас было важно совсем другое.
— Мне надо уйти, Бэмби.
— Да, конечно, — сказал он и вышел из комнаты.
Я принялся собираться, старательно отгоняя от себя навязчивые видения костра и теней. Футболка, носки, джинсы, кроссовки, куртка, нож… Кажется, ничего не забыл…
На пороге снова появился Бэмби. Он зачем-то держал в руках атлас.
— Подожди. Ты ведь пойдешь пешком, да?
— Да.
— Тогда… вот… — он нашел нужную карту, быстро начертил на ней маршрут, вырвал страницу и протянул мне. — Ты ведь не знаешь дороги.
Я не знал дороги.
— Спасибо…
— Это далеко!
— Не важно. Я успею.
Бэмби нахмурился.
— Успеешь что? Спасти отца?
Я провел пальцем по острию ножа. На коже выступили капельки крови.
— Там же охрана, полиция, там сотни, нет, наверное, тысячи людей! — в каком-то непонятном отчаянии сказал Бэмби. При слове «люди» у меня в голове зашумела кровь.
— Я буду не один.
Там будет весь поселок. Должен быть. Волки не бросят своего вожака. Я знал это.
— Варфоломеевская ночь… — пробормотал Бэмби. Я не помнил, что это такое, но догадывался о сути. — Ужасно…
— Полиция не сможет меня остановить, — на всякий случай предупредил я.
Действительно, не сможет.
— Я знаю, — кивнул Бэмби. — Только вот…
— Замолчи! — крикнул я. В одно мгновение у меня совсем не осталось сил его слушать.
— Ной! Эй, привет! — Бэмби помахал у меня перед глазами растопыренной ладонью. В его глазах замерла тревога. — Это я, твой друг! Чего ты злишься?
— Ты даже не представляешь, какой я на самом деле, когда злюсь, — пробормотал я.
— Ну, почему же, представляю… Ты превращаешься в оборотня, так?
Так. Так. Так.
— Значит, ты и это знаешь, да?
— Знаю…
— А кто еще? Марат? Андрей? Андрей раньше интересовался Томом Вулфом…
— Нет, — он мотнул головой. — Только Кроха… Вообще-то это он мне сказал… Он все знал с самого начала.