Я стоял, не чувствуя боли в разбитом теле, не понимая еще своей потери, и зачарованно смотрел, как темнота ночи смешивалась со светом уходящего дня, как солнце пылало желтым бешенством, а луна поседела от горя. В дымном небе парил сизый голубь с красным крылом. И невероятно яркой казалась в этом страшном небе звезда. Она родилась тихо и принесла с собой знание, Силу и резкую боль в десне — это прорезался и встал на место мой последний тридцать второй зуб.
Я стал волком.
Костер догорел.
Теплый летний дождь, внезапный и желанный, размыл по асфальту пепел — волки сгорают дотла. Тогда я осознал, что отец умер.
А вокруг были люди. Сотни людей. Те, что искали зрелищ. Те, что ненавидели все, неподдающееся пониманию. Те, что боялись. И я окунулся в их запахи, разговоры, в их жизнь, запоминая то, что теперь принадлежало мне.
— Тебе?.. Не понимаю…
— Ты так чиста, Нора…
Бешенство заразно. Бешеных собак убивают. Но что делать с людьми?
Что?
Я знал, что убью всех их, тех, кто пришел полюбоваться смертью моего отца. Я поклялся в этом так же, как когда-то клялись хранить жизнь мои предки.
Мои предки… Мои предки! Там, на площади, не было ни одного волка, кроме меня. Ни одного! Поселок бросил своего вожака. И я не знал, должен ли я ненавидеть их так же, как людей.
— Ох…
— Я не расскажу тебе всего. Пусть будет так, как было… Ты чиста, как родниковая вода. Я… Я каждый день моюсь.
Кажется, я любил слушать музыку в маленьких ресторанчиках. Слушать музыку и есть хорошо прожаренные бифштексы — я наелся сырого мяса еще там, в старом деревянном доме, сгоревшем однажды. Моя месть требовала энергии, и я старался много и хорошо питаться.
Парень все время курил. За те два часа, что я наблюдал за ним, он выкурил, наверное, полпачки сигарет. Он чего-то ждал… чего-то или кого-то. А я ждал его. Ожидание было похоже на любовную прелюдию… Девушка вышла из подъезда не одна. Они кричали… Ссора, замешенная на ревности, наполнила воздух обжигающим чувством нетерпеливой ненависти. Когда я убил их, всех троих, одного за другим, это чувство мгновенно исчезло.
И жизнь, дни и ночи, затянутые мутной кровью и едким человеческим запахом…
У женщины на руке было кольцо с огромным бриллиантом. Прозрачный камень, похожий на звезду, ослепил меня. Я зажмурился, перегрызая ей горло. Это было так странно… так необычно… убивать с закрытыми глазами… Я чувствовал запах, горький, как вечное сожаление о том, что могло бы быть, и даже было, но повториться уже не сможет… Я ненавидел свои воспоминания о детстве, ставшем более далеким, чем капельки звезд в совершенно чужом мне синем небе…
И смерть — горькая или сладкая, как шоколад…
Они были все разные, как снежинки, но одинаково хрупкие и однажды раздавленные чьим-то сапогом. И я тоже ломал их, сминал зубами, заставляя чувствовать мою боль. Чужие судьбы меня не волновали, а моя… моя собственная в том снегопаде не участвовала.
И города — переполненные, вымученные, истрепанные человеческими желаниями…
Помню городок, где были совершенно замечательные серые, розовые, голубые, желтые домики в стиле позднего Средневековья… Я нашел там девушку с красивым именем Ирида… Она была немножко сумасшедшей… Она говорила… нет, представляешь, она говорила, что мы с ней в нашей прошлой жизни были братьями-близнецами! Я спал с ней… Я не собирался ее убивать… она умерла сама. Банально и глупо. Пьяного водителя за рулем, наверное, нельзя приравнять к Люциферу, однако… Мне было жутко обидно, и я убил его.
Помню мальчика лет одиннадцати… Я превратился в волка у него на глазах, а он совсем не испугался. Он сказал мне, что однажды тоже станет волком и уйдет в лес. Его родители были из тех волков, кто так и не решился принять предложение моего отца. Глупцы! Люди убивают не тогда, когда хотят есть.
Еще помню город, заполненный светящимися вывесками и обкуренными девицами сомнительной внешности. Я все смеялся над ними… смеялся… Убил одну, но не получил от этого удовольствия. Ее тело было столь же уступчиво после смерти, как и при жизни.