— Скажи, Дон, что на тебе сейчас надето? — спросил я темноту.
— Платье… белое… — как-то растерянно ответила она. Рядом с ней кто-то сдавленно хихикнул. Смех, как и мой вопрос, были совершенно неуместны.
— Скажи еще, Дон… ты вспоминаешь Томаша Вулфа?
— Да.
— Он спас тебя когда-то, ты помнишь?
— Помню.
— Тогда объясни мне, его сыну, почему ты не пришла на ту площадь, где его убивали?
Она не ответила. Как и большинству волков, ей сегодня нечего было мне ответить.
— Какое право вы имеете судить меня и мои поступки?! Посмотрите на себя, волки! Ведь я не сужу вас за вашу трусость!
— Не говори о том, чего не знаешь, — почти прорычал Петер. — Том сам захотел уйти. Мы только выполняли его приказ.
— Да? — я развел руками в полуизвинительном жесте. — Тогда я, конечно, действительно многого не знаю. И, что главное, не могу представить себе причину подобного поведения. Ведь должна же быть причина, а, Петер? Если ее не было, значит, можно предположить, что мой отец помешался? Мой отец помешался, Петер?
— Нет, Ной, — его рычание сменилось сожалением, в котором я совсем не нуждался.
— Причина была, — заверил хриплый голос. — Во всяком случае, Том так утверждал. Ты можешь обвинять нас в трусости, ты можешь ненавидеть племя, но это действительно был приказ Тома. Поэтому мы бездействовали.
Меня внезапно зазнобило. Причина! Конечно, причина была! Клык. Отец умер — чья-то боль и чья-то смерть — и Клык достался мне. Это — причина. Господи! Клык, средоточие силы и мудрости наших богов и наших предков, убил моего отца!
— Ты сумел отомстить за Тома, — сказал кто-то с уважением. — Мы знаем…
Сумел…
— Тем лучше, — я снова усмехнулся. — Мне не хотелось бы вдаваться в подробности.
Я поднял глаза к чистому безлунному небу, посыпанному яркими звездами. Ночь пришла как-то незаметно, и где-то далеко слышалась музыка полусонного леса. Отец взошел на костер по собственному желанию, и у меня больше не было причины злиться на племя. Теперь я злился только на самого себя.
— Кто он такой, человек, за которого ты просишь? — напомнил Герман. Я тряхнул головой, приводя чувства в порядок.
— Его зовут Бэмби.
— Исчерпывающе… Откуда он взялся?
— Мы жили с ним в одном доме. Читали одни и те же книги, помогали друг другу, и все это время он каким-то образом знал, кто я на самом деле. Знал и не выдал. Это он сказал мне о том, что мой отец пойман.
— Ты считаешь это подвигом? — едко поинтересовался хриплый голос.
— Я считаю, что это — обычная дружба, но вы-то, конечно, усмотрите здесь предательство интересов своего народа.
— Ты угадал.
— Только я не пойму, что вас так задевает: то, что Бэмби оказался выше человеческих предрассудков, или то, что я, благодаря ему, до сих пор жив?
Наверное, я переборщил. Совет мог и обидеться, но мне на это было уже наплевать.
— Поверьте, волки! Если бы я мог справиться сам, я не притащил бы в поселок человека. Неужели в вас не осталось ни капли сострадания? Мы ведь не пьем чужую кровь!
— Не пили, — согласился хриплый. — Но откуда ты знаешь, не изменились ли мы за последние четыре года?
Я вспомнил Артема. Он довел меня до поселка.
— Не изменились. Это то, чем мы живы. Вы живы. Даже мое поколение, воспитанное на смерти, не станет убивать того, кто уже почти умер.
Некоторое время волки обдумывали мои слова, ища в них то ли ловушку, то ли намек на оскорбление. Напрасно. В них не было ни того, ни другого.
— Что с человеком, Ной? — спросил, наконец, Петер.
Я облегченно вздохнул. Если бы Бэмби хотели убить, то не стали бы выяснять деталей. Кому нужны лишние подробности?
— Насколько я понимаю, у него волчья лихорадка.
— Что?! Ты издеваешься?
— Он расплачивается за меня своей Силой.
— Ты говоришь непонятно, — недовольно заметил хриплый.
— Что уж тут непонятного… — я пожал плечами. — Белый Волк наложил запрет на убийство вовсе не из благородных побуждений спасти род человеческий. Мы не можем только убивать. В пророчестве сказано: «Кровь человека погубит племя». Дьявол… Я называю его так, вы можете назвать как угодно, хоть Дедом Морозом… Дьявол, живущий в нас, питается чужой болью. Его пресыщение грозит волку смертью.