Выбрать главу

В небе вспыхнуло золотое свечение. Сжалось в одну точку и, словно сорвавшись с невидимых нитей, звездочкой упало к моим ногам, на мгновение окутав собой Бэмби. И Лес склонился передо мной. Тогда — в первый раз.

— Да будет так, — пронеслось в его шепоте.

Хриплый снова пожал плечами и повернулся к волкам.

— Да будет так, — сказало племя.

«Так»? Как?

— Пойдем домой, — позвала меня мама. Похоже, что она, человек, разбиралась в наших законах лучше меня, волка.

— Лиза, ты с нами?..

— Иди-иди, Ной! Тебе надо отдохнуть. Я зайду завтра, — пообещала она, улыбаясь.

Я поднял Бэмби на руки, искренне надеясь, что не упаду через пару шагов на глазах у всего племени. Человек все так же спал, но теперь, кажется, у него был шанс проснуться. Волки расступались медленно, неохотно, бросая на нас косые взгляды, но нарушить решение Леса никто не рискнул. Слабаки!

Мы шли медленно, иногда поглядывая друг на друга и улыбаясь. Не знаю, о чем думала мама, а я мечтал о крепком долгом сне. К этому моменту мою усталость можно было черпать ложками, как сметану.

На пороге дома стояла девочка лет трех-четырех, маленькая и очень хорошенькая. Во всем ее облике — блестящих темных волосах, больших глазах, даже в осанке, было что-то очень знакомое.

— Познакомься, — сказала мне мама. — Это твоя сестра Алина.

А я-то, грешным делом, думал, что сюрпризов больше не будет…

Уснуть сразу мне, конечно, не удалось. Сначала пришла наша старая ведунья-врачевательница бабка Эльза. Отец говорил, что она была старой уже во времена его юности. Она долго смотрела на Бэмби, потом еще дольше — на меня. Под ее взглядом Клык засветился белым. Я очень устал и хотел лишь одного: чтобы Эльза наконец начала что-нибудь делать… Или не начала… Я хотел верить ей. Однажды Эльза уже победила волчью лихорадку, сохранив жизнь Эдварду, брату моего отца.

Мать увела меня на кухню. Я слышал заунывное пение, доносившееся из комнаты, где остались Бэмби и Эльза, чувствовал запах горелого дерева и изо всех сил старался не уснуть.

Мы сели за стол. Алина оказалась на редкость сообразительной девочкой. Глаза у нее были отцовские — грязно-желтые, как песок. И мамины волосы. Она хорошо ела и много говорила. Мама, наоборот, почти все время молчала, подкладывала мне в тарелку мясо и улыбалась. Я медленно пережевывал сочные куски, запивая их холодным молоком, и млел от острого, внезапно обрушившегося на меня чувства домашнего тепла. Но действительно расслабиться я смог только тогда, когда Эльза, выйдя из комнаты, заверила, что Бэмби поправится.

Я уснул прямо за столом. А когда посреди ночи проснулся в знакомой с детства двухъярусной кровати, то так и не смог вспомнить, как я в ней оказался и кто меня раздел.

Наверное, я спал очень долго. В мой сон иногда врывались чужие голоса, звон посуды, журчание воды в кране. Но я каждый раз усилием воли отгонял их, стараясь поглубже забраться в сладкое небытие. Мне что-то снилось, что-то приятное, ускользающее от запоминания и не требующее умственной нагрузки, и это было здорово. И только когда тело мое обрело прежнюю силу, я рискнул открыть глаза.

Оказывается, я уже успел забыть, что это значит — дом.

В комнате было светло и тихо. С кухни доносились потрясающие воображение запахи хорошей еды и чьи-то голоса. Сразу же очень захотелось есть.

Я спустил ноги на холодный пол, потянулся, огляделся в поисках своей одежды и, ничего не найдя, завернулся в простыню. Осторожно подошел к двери в соседнюю комнату, в которую вчера (или позавчера?) положили человека, и замер на пороге, любуясь открывшейся мне картиной.

На кровати, утопая в подушках и перинах — мама постаралась, в конце концов, они же одной крови — возлежал Бэмби. Лицо его по-прежнему было бледным. Рядом, бесцеремонно забравшись с грязными ногами на белоснежные простыни, сидела Алина. Я вспомнил, как за подобные выходки влетало мне, и улыбнулся. Но самым удивительным было то, что они разговаривали. Моя сестренка что-то оживленно рассказывала, коверкая предложения и размахивая руками, а Бэмби серьезно поддакивал ей в ответ, всем своим видом показывая явную заинтересованность.

Я прислонился к дверному косяку, намереваясь понаблюдать за ними, но Алина, почувствовав мой взгляд, повернула лицо к двери. Увидела меня и рассмеялась, звонко и беззаботно, как умеют смеяться только дети.

— Ной, что это ты на себя нацепил?

— Привет, — сказал я. — Рад видеть тебя живым, Бэмби.

Он близоруко прищурившись, улыбнулся.

— Где-то я это уже слышал.

Я подошел к кровати, взял Алину на руки, заглянул ей в глаза и попросил: