— Будь другом, сестренка, дай нам немножко поболтать.
— Вообще-то это моя комната, — сообщила девочка. Я огляделся. На полу разбросаны игрушки, через спинку стула переброшены смешное маленькое платьице и джинсовые шортики, белые стены разрисованы маркерами и цветными мелками.
— Конечно, твоя, — согласился я, — и никто у тебя ее не отбирает. Но ведь сейчас здесь лежит Бэмби, а его еще нельзя тревожить. Можно, он поживет в твоей комнате несколько дней?
— Можно, — важно разрешила Алина. — Он мне нравится. И еще он нравится маме. И еще он понятно думает. Живи, Бэмби…
— Спасибо, — улыбнулся он.
— Я буду спать у мамы в комнате, а играть на улице, потому что все равно сейчас лето и жарко. Так?
— Ты умница, — похвалил я и чмокнул ее в щеку. — А играть можешь в моей комнате.
— А Эдди не станет ругаться?
— Не станет.
Эд, мой младший брат… интересно, какой он теперь?
— Раз уж мы с тобой, сестренка, договорились, ты разрешишь мне посекретничать с моим другом?
— Только если ты потом со мной порисуешь, — тоном опытного шантажиста заявила она. Я кивнул, поставил девочку на пол и ненавязчиво подтолкнул к двери. Потом присел на краешек кровати.
— Как ты себя чувствуешь?
— Живым… — Бэмби потер шрам на щеке. — Чудесное ощущение…
— Согласен. Тогда что тебя беспокоит?
— С чего ты взял?..
— Ты трешь шрам. Привычки с возрастом не меняются.
Бэмби пожал плечами.
— Ладно… Я жив, это странно… Ты жив, это странно вдвойне… Не могу сказать, что меня это не устраивает, но… Помнится, ты же собирался умирать?
— Мне повезло.
— Повезло?
— Скажем так, это было чудо.
— Замечательно! — Бэмби язвительно скривил губы. — Чудо! Нормального объяснения у тебя нет?
Я вздохнул.
— Бэмби, любое мое объяснение будет для тебя… ну… ненормальным… Так что… может быть, оставим его на потом?
Пауза.
— Если это было чудо, то мне теперь придется поверить в бога… — в тоне Бэмби явственно прозвучало обвинение в мой адрес.
— А в чем проблема?
— Я атеист!
— И что?
Он покраснел.
— Ну-у… я… понимаешь… Когда я остался в лесу, то подумал, если бог есть, он поможет нам выбраться, и тогда я в него обязательно поверю… Ну вот, мы и выбрались… Надо теперь начинать учиться верить…
— Надо, — согласился я. — А ты, оказывается, шантажист, приятель. Вы с Алиной прекрасно споетесь… Впрочем… Если тебя утешит — нас спас вовсе не человечий бог.
— А кто?
— Лес, Бэмби… здесь есть свои легенды. Я тебе потом расскажу, ладно?
— Угу.
— И все-таки, как ты себя чувствуешь?
— Не знаю, — он пожал плечами. — Плохо вижу, и голова раскалывается. А в остальном — порядок. Что со мной было?
Прежде чем ответить, я помедлил пару секунд.
— Ты подхватил волчью лихорадку.
— Как это?
— Ты забрал себе мою боль.
— Что-то я с трудом вникаю в твои слова, — заметил Бэмби. — Уверен, что говоришь на языке, мне знакомом?
— Ты и впрямь поправляешься, — засмеялся я. — Такие сложные грамматические конструкции…
Я встал с кровати и поправил одеяло. Наверное, именно в этот момент, когда уже нечего было бояться и не от чего было умирать, я понял, как важна была для меня дружба этого человека.
— Это сложно объяснить, поэтому просто поверь, ладно? А теперь отдыхай, набирайся сил. Я еще не знаю, что готовит нам завтрашний день. Спи!
Бэмби послушно закрыл глаза. Я поплотнее закутался в простыню и отправился на кухню.
Там за широким столом сидели мама, Петер и молодой волк со смутно знакомыми чертами лица, на коленях у которого удобно устроилась Алина.
— Я никому не сказала, что ты проснулся, — радостно объявила она. — Вы же секретничали…
— Доброе утро, — сказал я.
— Добрый день, сынок, — улыбнулась мама. — Выспался?
— День? Сколько же я спал?
— Больше суток, — ответил Петер, кивая головой в знак приветствия.
Интересно, Петеру поручены функции надзирателя? Доброго надзирателя с большой связкой амбарных ключей. И в этой связке ключи от всех камер, за исключением, конечно, твоей собственной.
И еще интересно, понимают ли в племени, что никакими замками меня уже не удержать?
Молодой волк аккуратно поставил Алину на пол, поднялся и подошел ко мне.
— Здравствуй, Ной, — он улыбнулся одними губами, а серо-желтые глаза смотрели на меня настороженно и сердито, что сразу напомнило отца. Черт, ну конечно, это же мой родной брат! Он всегда был похож на Тома, гораздо больше, чем я сам.