— Я спрашиваю, почему это обязательно должен был быть я?
— Ты волк, я — человек. Кому из нас двоих должно быть виднее?
— Думаешь, мне?
— Вот именно, тебе.
По ладони текли тоненькие липкие струйки, и запах крови смешивался с запахами кухни — масла, меда и жареного мяса, с запахом огня и тлеющей плоти. Клык жег грудь, оставляя на ней метки моего гнева и моей боли. Да, я пожалел, что спросил об отце. А Лина, кажется, пожалела, что ответила.
— Отрезать тебе еще пирога?
— Давай.
Пироги Лины были моей слабостью.
— Уже ночь или у меня опять пропало зрение? — спросил Бэмби вечером того же дня. Он лежал на кровати, а я читал ему вслух «Мастера и Маргариту».
— Солнце почти село, — ответил я, откладывая в сторону книгу и потягиваясь.
— Ты видишь в такой темноте?!
— Вижу, — подтвердил я. — А в чем проблема?
Бэмби хмыкнул.
— Извини, я, конечно, помню, что ты оборотень, но я как-то…
— Не надо, Бэмби…
— Что не надо?
— Не надо, — я скрипнул зубами, — называть нас оборотнями. Никогда.
— Почему?
В его голосе было слишком много искреннего удивления, и я, сдерживая подкатившую к горлу злость, ответил коротко:
— Это слово придумали люди. Оно не про нас.
Бэмби недоуменно пожал плечами.
— Но ведь вы оборачиваетесь… превращаетесь… в кого-то другого?
— Не в другого, Бэмби, в самих себя. Мы — волки.
— Извини, но я не улавливаю разницы.
— У оборотня две души, у волка — только одна. Внешний облик не имеет значения. Оборотни живут среди людей, а не среди волков.
Некоторое время мы молчали. Я покусывал губы и думал о девочке-оборотне, которая однажды пыталась убить меня.
— Ты ненавидишь людей, — голос Бэмби оборвал воспоминания. Я тряхнул головой.
— Ты только сейчас это заметил?
— М-м-м… А меня?
— Что — тебя?
— Почему ты общаешься со мной? Или, — он нервно хихикнул, — откармливаешь перед употреблением?
— Я не ем человечину, — я потянулся, похрустывая косточками. — Так что тебе не надо меня бояться.
— Не могу сказать, что боюсь… — Помолчав, Бэмби продолжил: — Наверное, именно в этом-то все и дело… То есть, я понимаю, что должен тебя бояться, но я совсем не боюсь… и чувствую себя… как-то неловко…
Я засмеялся.
— Неловко! Ну, ты и скажешь тоже! Нет, если хочешь, конечно, можешь меня бояться… — Немного подумал и добавил гордо — Вообще-то, наверное, я один из самых сильных волков в племени. Но, если честно… ты мне Друг, понимаешь? Ты спас мне жизнь. Я знаю, что такое благодарность.
— Что-то не припоминаю, — скептично заметил Бэмби, откидываясь на подушки. — В смысле, про спасение жизни…
— И не надо. Просто прими к сведению.
— Ладно, — легко согласился он. И попросил: — Расскажи мне о вас.
— Что рассказать? — не понял я.
— Ну-у… Все. Кто вы такие, откуда взялись, как живете… Все.
— Зачем?
— Мне интересно.
— Ты не в цирке.
— Извини, я не это имел в виду.
— Конечно.
— Я уже извинился.
— Я слышал.
— Иногда, Ной, с тобой невероятно трудно разговаривать!
В комнату тихонько вошла Алина. Длинная белая ночнушка делала ее похожей на привидение.
— Вы ругаетесь?
— С чего ты взяла? — спросил я, усаживая ее к себе на колени.
— У тебя голос сердитый и сердце очень громко бьется, аж из-за двери слышно.
Я глубоко вдохнул, успокаиваясь. Если девочка в четыре года так соображает, то что же будет, когда она вырастет?
— Теперь лучше?
— Ага.
— Подслушивать нехорошо.
— Я не специально. Я не виновата, что слышу, как ты думаешь.
— Помнится, ты собиралась идти спать…
Алина обхватила меня руками за шею, преданно заглянула в глаза.
— Бэмби, знаешь, какой Ной у нас умный?! Он даже стихи сочинять умеет!
— Да ну! — улыбнулся Бэмби. — Да! Слушай, если не веришь!
И, прежде чем я успел ее остановить, трагичным голосом продекламировала:
Бэмби поперхнулся. Алина, похоже, приняла это за комплимент и быстро продолжила:
— Аля! — строго перебил я, с трудом подавляя смех. — Ты уже большая девочка и должна понимать, что не всем можно читать наши стихи!
Она доверчиво прижалась щекой к моей груди.