— Здравствуй, Ной!
Оцепенение прошло, прошло и сумасшествие бега. Я встряхнулся, сбрасывая с себя волчью шерсть, поднялся на ноги, потянулся. Мышцы приятно ныли после трансформаций и долгого бега. От костра в центре поляны навстречу нам скользнула легкая тень. Отблески огня окрашивали края ее одежды в кровавое. Я прищурился. Даня…
Их семья — отец, мать, три брата и сестренка — приехала в лес ранней весной, почти сразу после дня рождения Троя, и еще не прошел Совет, а Даня уже умудрился настроить против себя половину поселковых ребят. Последним в их числе оказался я. И я вежливо порекомендовал ему извиниться. Он откровенно послал меня. Даня был старше и почему-то считал, что возраст — серьезное преимущество перед противником. Драка была жуткая, потому как вторая половина поселка перешла на сторону Дани. Естественно, мы победили. Антону сломали нос, Мику и Трою — ребра, остальные наши отделались синяками и ушибами. Зато Даня встретил свое шестнадцатилетие в постели — все-таки я не зря считался самым сильным волчонком в племени. Потом был пожар, изменивший наши жизни. Когда загорелся лес, сестренку Дани Ину искали наши же ребята, те, с которыми он так настойчиво пытался поссориться. Мы были лучшими друзьями, я и Антон, но я не смог его спасти, а вот Ину, маленькую желтоволосую вредину, вынесли из огня враги ее брата. Мать Антона на Совете бросила в меня камень. Даня на том же Совете, опустившись на колени, благодарил Троя за помощь. Если бы не Трой, в семье Дани остался бы он один.
— Здравствуй, Ной, — повторил Даня. Улыбнулся чуть насмешливо, протягивая руку. Левую. Я опустил глаза и увидел, что правой кисти у него не было. Даня, заметив мой взгляд, бросил коротко: — Капкан.
Я кивнул. Даня был волком, а волки иногда попадают в капканы. Я протянул ему свою левую руку. С той драки и того пожара прошло слишком много времени и слишком много утекло воды, чтобы мы продолжали оставаться врагами.
— Здравствуй, Даня, — я протянул ему свою руку.
— Ты будешь смеяться, но я рад, что ты вернулся, — сказал он.
— Не буду, — заверил я. — Я и сам этому рад.
— Без тебя здесь было как-то… скучно… Вы задержались, Артем, — повернувшись к волку, он легонько дернул его за ухо.
Артем оскалился, хрипло, не зло рыкнул.
— Это все бег, — сказал он, потершись взлохмаченным боком о шершавый ствол сосны. — Знаешь, как это бывает?
— Знаю, конечно… Давай, поднимайся, Тема!
— Чешется… — пожаловался мне Артем, поднялся на задние лапы, одновременно сбрасывая шерсть. Формы его тела быстро менялись.
Только правое ухо смешно завернулось и никак не хотело трансформироваться. Артем чертыхнулся, а от костра донеслись одобрительные смешки.
— В круг! — крикнул кто-то.
— В круг! В круг! — подхватили волки наш старый призыв.
— В круг…
Я уже хотел шагнуть вперед, но Артем вдруг удержал меня, шепнув:
— Подожди… Я хочу, чтобы ты понял: ты для них герой, конечно. Ты позволил себе то, чего за тысячи лет не позволял себе ни один волчонок: нарушил запрет Бога. И еще ты жил с людьми и убивал чаще, чем все мы здесь вместе взятые… Ты герой, но герой-чужак… Тебя не было слишком долго. Кто-то отвык, кто-то забыл, кто-то не знал тебя вовсе. Ты понимаешь меня?
— Понимаю.
— Они будут задавать вопросы. Если не хочешь отвечать, лучше уйти сейчас.
— Я останусь.
Артем отпустил мое плечо, насмешливо сверкнул глазами.
— Я рад. Мой брат утверждал, что эта поляна принадлежит тебе. Не хотелось бы лишать тебя собственности.
— Спасибо за беспокойство.
И мы ступили в мир грез.
Здесь не было звезд. Совсем не было. Отблески костра, разожженного волками, окрашивали черное небо в цвет спелой вишни. И в ночном вишневом небе всегда, понимаешь, всегда, висел невероятно желтый диск вечно полной луны. Здесь росли только желтые и вишневые цветы. Росли так густо, что под ними не видно было травы. Здесь лес становился Лесом, и плотная стена деревьев закрывала нас от чужих непрошеных взглядов. Да, это был мир наших грез. Мир, который мы нашли, мир, который я придумал…
— Ной…
— Привет, Ной!
— Давно тебя не было, Ной…
— Ной…
— Ной!
— Ной…
Двадцать голосов, мужских и женских, сердитых, радостных, настороженных, по-взрослому хриплых, жестких, уверенных. Двадцать лиц, многие из которых я узнавал, но еще больше — нет, и это настораживало.