Все. Бой окончен. Выждав минуту, Григоров поднялся и оглядел позицию первого орудия. В живых из расчета осталось только двое. Мамедов и молодой боец.
- Как тебя зовут, боец, а то я запамятовал? Сколько тебе лет?
- Петр Петрушкин я, товарищ лейтенант. Месяц назад восемнадцать исполнилось.
- Понятно. Магомет, назначаешься старшим. Приведи лошадей. Наведите здесь порядок. Подготовьте орудие к транспортировке. Собери документы у убитых, потом отдашь. Когда орудие будет готово, расширьте и углубите этот окопчик. Наших похоронить надо.
К ним подошел младший сержант Осипов:
- Как, товарищ лейтенант, живы? А у меня в живых только семеро осталось. Помочь чем?
- Да. Дай людей орудие к перевозке подготовить. Потом надо будет могилу для всех погибших выкопать. Не оставлять же так.
- Есть, командир.
Оставив сержанта с Мамедовым организовывать подготовку орудия и погребение погибших, Григоров, подхватив свой автомат, так и не сделав из него ни одного выстрела, пошел на дорогу, узнать, как остальные.
Так же, как и он, на дорогу стали выходить его бойцы из второго расчета вместе с Левченко и красноармейцы Попова, напавшие на колонну с тыла. Сам Попов шел по шоссе от второго поворота в окружении своих бойцов. Его левое предплечье было наскоро перевязано, но на лице была улыбка. Они встретились у стоявшего на обочине "Ханомага".
- Ну, с победой тебя, тезка! Рад, что ты жив остался! А меня, вот сука, пуля-дура зацепила. Но ничего, заживет. Только шкурку с мясом содрала. Главное, кость цела.
- А кто у тебя так метко стреляет? Сразу офицера и пулеметчика одним выстрелом срезал.
- Есть у меня боец, Будаев. Из Бурятии, потомственный охотник. Да вот он стоит.
Вперед вышел небольшого роста худенький красноармеец. На его круглом лице сияла улыбка, а и так узкие глаза, были еще больше прищурены. Свою винтовку он держал не по-уставному, а по-охотничьи, положив на левое предплечье, правой рукой нежно поглаживал, словно убаюкивал после сделанной хорошей работы.
- Моя, командира, белка глаз бить, чтобы шкурка не испортить. Глаз видна хорошо, блестит от солнца, однако. Не могу по-другому. Привычка, однако.
К ним подошел Левченко с двумя бойцами своего расчета.
- Молодец, командир! Три танка подбил! За это орден полагается. Видел я, как вас немец шинковал. Сколько наших погибло? Как сам себя чувствуешь?
- Четверо погибших. И Сизов, и Сивидов. У пехоты из охранения половина полегла. Оглушило меня малость, контузия небольшая. В груди что-то колет. Вы тоже танк подбили, да еще какой!
Левченко внимательно посмотрел на грудь Григорова, потом ему в лицо и серьезно сказал:
- А ты не хотел крестик одевать. Бог тебя сберег, для мамки. Посмотри сюда, лейтенант!
С этими словами Левченко взял в руки висевший на груди Андрея бинокль и поднес к его глазам. Одна из трубок бинокля была пробита небольшим осколком от снаряда. Осколок застрял в трубке, меньшая часть его выходила с другой стороны. Она то и колола Андрея в грудь, разорвав гимнастерку. На груди у Григорова было небольшое кровавое пятно.
- Еще бы пару сантиметров, и нет лейтенанта. - сказал один из бойцов второго расчета, Емельянов. - Бинокль можно выбросить.
- Ничего. Мы нашему лейтенанту германский подарим, с какого ихний офицерик нас разглядывал. Дозвольте, товарищ старший сержант?
- Давай, Тишко. Пошуруй там, в этой железяке, может, что полезное для нас найдешь. А ты, Емельянов, иди к первому орудию, помоги нашим собраться. Старшим над орудием пока побудешь. Мало их там осталось.
Емельянов, кивнув головой, пошел в сторону позиции первого орудия. Тишко, 5-й номер второго орудия, невысокий коренастый шустрый парень, неофициальный ординарец Левченко, следующий за ним везде, подхватив в правую руку карабин, оббежал "Ханомаг" и залез в него через десантные двери.
- Товарищи командиры, - обратился к Попову с Григоровым Левченко, поправив на плече СВТ. - Надо бы трофеи собрать, оружие и боеприпасы. Про харчи подумать, может у немчуры есть, что поджевать, они запасливые. А то, своих-то, маловато осталось. Может, кто из немцев раненый остался. С ними тоже вопрос решить надобно. Наших погибших, с честью похоронить. Что делать будем?
Попов с Григоровым посмотрели друг на друга. Одно дело бой вести, но совсем другое, думать, что дальше будет, к чему готовиться. Сказано - молодежь. Им бы подвиги совершать, а за жизнь простую как-то недосуг подумать. Старый воин, мудрый воин. Левченко прав как всегда.
Первым пришел в себя Попов. Развернувшись к своим бойцам, он приказал:
- Котов, Овчаренко. Возьмите бойцов, обойдите место боя. Собирать оружие, боеприпасы, продовольствие и снаряжение. Место сбора возле этого бронетранспортера. Если где немец раненый лежит, добить. Пленные нам не нужны. Наших раненных тоже сюда сносите. Мамонов, дуй за подводами и сюда подгоняй. Разведчикам скажешь, чтобы поехали назад по шоссе, проверять, нет ли других немцев. Задача понятна? Вперед.
- Наших погибших можно похоронить на позиции первого орудия. Там уже могилу ребята копают. Да и место хорошее. На холме, в стороне от шоссе. Сносите наших туда. - добавил Григоров.
Попов в подтверждение этих слов, кивнул своим подчиненным. Красноармейцы, разбившись на группы, начали обходить убитых немцев, снимая с них оружие, подсумки с боеприпасами, проверяя ранцы, а кто-то и карманы, заодно снимая с рук часы и кольца. Бой боем, но военную добычу никто не отменял, хотя официально мародерство было запрещено.
- У тебя какие потери, Григорий Васильевич?
- Да вот, когда немец по мне палить из пушки начал, мы орудие с первой позиции успели убрать за холм, так этот гад, умудрился попасть в лесок, где передок с лошадьми стоял. Блудова и одну лошадь насмерть. Так что, орудие осталось без одного номера и частично без конной тяги. Остальные все целы. Надо что-то думать, командир.
Вдруг внутри "Ханомага" раздались ругательства и звуки ударов:
- Ах, ты курва немецкая! А ну вылазь, швайне, мутер, трах тебя! Чего спрятался!
Все, кто остался стоять рядом с "Ханомагом", вскинули оружие, направив его на бронетранспортер. В десантном отделении показался Тишко, он держал кого-то за шиворот и толкал перед собой. Они спрыгнули на дорогу и вышли из-за открытых дверей. Перед Тишко стоял, чуть выше него ростом, пухлый, на вид лет около сорока, немец. Его короткие рыжеватые волосы прикрывала маленькая пилотка (по сравнению с размером головы), мундир был расстегнут, ремень отсутствовал. Увидев наставленное на него оружие, немец быстро поднял руки вверх. Его маленькие, похожие на поросячьи, глаза забегали и быстро заморгали. Тишко толкнул немца прикладом в спину, в сторону командиров:
- Як его, в расход или как, товарищи командиры?
Увидев грозные лица советских командиров и направленные на него автоматы, немец завопил:
- Нихт шиссен, герр официр, нихт шиссен! Их бин дойче коммунист. Ротфронт. Гитлер капут. Сталин гут. Не стреляй, товариш. Их бин водить Ханомаг. Их нихт шиссен русиш зольдатен.
- Что он говорит?
- Просит, чтобы не расстреливали. Говорит, что он немецкий коммунист. Водитель этого бронетранспортера. В наших, говорит, не стрелял. - перевел для всех присутствующих Григоров. Хотя немецкий он знал только на уровне школьной программы, но догадался по смыслу слов.