Бывалый воин, повидавший всякое за свою жизнь, он содрогался от небывалого омерзения, охватившего его при одном взгляде на гадостную слизь, шевелящуюся, подобно живому существу. Принцесса прислонилась к большому чёрному валуну, силясь подавить подступившую к горлу волну тошноты. Глубоко вздохнув, она глухо ответила:
— Да, идём, надо скорее уходить отсюда.
Её лицо имело цвет бледной зелени.
Путники двинулись по пологому холму, поодаль от дороги, видневшейся слева осклизло блестящей полосой со сгустившимися над ней тяжёлыми испарениями. Пробираясь по острым чёрным камням, они, наконец, очутились на узенькой тропинке, круто забирающей вверх, к массивным крошащимися от времени ступеням, ведущим на вершину очередного скалистого склона.
Отсюда открывался мрачный вид на раскинувшиеся внизу просторы, утонувшие в ядовитом дыму. Осквернённая дорога слева огибала холм полукольцом и уходила дальше на север. По обочинам кое-где торчали редкие голые стволы деревьев, застывшие странно искорёженными, словно отлитые из металла. Всё видимое пространство до самого горизонта на западе и подножья далёких гор на севере покрывала видневшаяся сквозь дым чёрная мерзостная слизь, издалека создающая впечатление чего-то невероятно твёрдого и удушающе плотного. Свинцовое небо низко навалилось на холмы, не пропуская свет Мерры, и мир вокруг стал безнадёжно серым.
— Нам туда, — сказала Эмпирика, указывая на север, где дорога круто взбиралась в горы, к виднеющемуся в сумрачной вышине зловещему силуэту цилиндрической башни Аш-Таше.
Они с Хранителем долго взбирались по каменным склонам полуразрушенными древними тропами, уводящими всё выше и выше, прочь от раскинувшихся далеко внизу безжизненных пустошей. Путники шли в мрачном молчании, ощущая повсюду что-то безысходно гнетущее, тягостное, отравляющее разум отвращением к самому бытию, пока не достигли подножия башни, близ которого бледно-сиреневой дымкой скорбно мерцало Озеро Слёз, стылое и безжизненное. Тусклые отражения его отблесков мерно поблёскивали на чёрных стенах — зеркально гладких, словно выточенных из единого базальтового монолита.
И воздух здесь казался более плотным и вязким, и каждый вздох давался с трудом, усиливая ощущение подавленности.
— Чиатума, это её воздействие, — прошептала принцесса, когда путники остановились близ чёрных каменных глыб, разбросанных вокруг башни, решив сделать краткую передышку и заодно поразмыслить, как проникнуть внутрь: массивные арочные ворота казались наглухо запечатанными, и даже зазора меж створками не удавалось разглядеть.
Хранитель, тяжело опустившись на холодный валун, устало посмотрел на спутницу и молвил с трудом:
— Мы же с ней не соприкасались…
Эмпирика кивнула.
— В твоих книгах ведь Чиатума — некая плотная субстанция, облекающая собой всё, на что она попадает, и уподобляющая себе, — продолжал воин, через силу выдавливая каждое слово. — Но она, кажется, воздействует не только на вещество, но и на сознание.
— Разумеется, воздействует. Материя — это болезнь разума, помнишь? Ну, Фрагилий так писал.
— Не понимаю. Ладно, предположим, сознание — это подлинная реальность, идеальный план того, что отражается на более грубых, физически осязаемых уровнях бытия.
Эмпирика изумлённо взглянула на собеседника.
— Значит, на этом гипотетическом высшем уровне Чиатума сродни веществу нашего разума, — вслух размышлял Хранитель, — как и материя сна. И, как материей сна, ей можно управлять…
— …концентрируя луч сознания, — воскликнула принцесса.
— И таким образом можно ей сопротивляться, — вымученно улыбнулся воин.
Глаза Эмпирики округлились, и лицо вдруг просияло:
— Ну конечно! Нужно попробовать… остановить её!
— Что? — настала очередь Хранителя удивляться.
— Ты сам сказал: управлять! Мы можем не просто сопротивляться её гнёту, тягостным мыслям, что она насылает, но и попытаться изменить её. Ну, знаешь, силой мысли. И да, я в курсе, что это звучит безумно, но намного ли безумнее всего, что мы тут видели?
Хранитель покачал головой:
— Не представляю, как ты собираешься её изменить, но в любом случае это опасно. Если на физическом уровне Чиатума уродует и подчиняет себе всё живое и неживое, облекая материю своей мерзостной субстанцией, то вряд ли на уровне сознания она охотно расступится перед тобой, если ты просто подумаешь, как хорошо было бы очистить дорогу.
— Я должна попробовать, — настаивала Эмпирика. — До этого момента всё, что мы точно знали о Чиатуме, было ограничено её физическими свойствами. Остальное — пока только предположение. И я обязана его проверить. В любом случае, это лучше, чем просто сидеть тут и рассуждать.