— Фрагилий? Да, он всё же узнал истину. Но не понял её. И не поверил. Он собирался запретить не только посещать Игнавию или принимать её гостей на других островах, но даже упоминать о ней в праздных беседах. Как некогда это сделал Теотекри… Разумеется, я не могла этого допустить.
Ты всё ещё не понимаешь? Ведь это я написала ту книгу. И знаешь что? Я сделала это для тебя. Это, можно сказать, дорожная карта, без которой путь до Аш-Таше затерялся бы в ворохе путаных вероятностей: в болотах безвременья, в туманах беспамятства. Ты заплутала бы на бесчисленных перекрёстках, не найдя нужный.
А теперь ты, наконец, здесь.
«Великие солнца, она безумна! Хотя чего ещё ожидать…»
— Отнюдь. Теперь я вижу всё яснее, чем когда бы то ни было. Теперь мой разум свободен от лживых догматов, как и планета, лишённая Пояса Феоссы. Ты чуть-чуть поторопилась, а так бы увидела, каким дивным фейерверком обрушился последний мост — меж Канумом и Агранисом.
— Мятеж на Рат-Уббо — дело рук Ир-Птака, — догадалась Эмпирика.
Ведь с прекращением шахтовых работ мосты потеряли силу — энергию Мерры, что собиралась на полюсе.
Лагнария усмехнулась:
— Вернейшие слуги Радоша. Их хрупкий разум оказался лёгкой мишенью.
— Но зачем?
— Вера. Будь то вера во всемогущество Радоша или в законы, навязанные им миру, — нерушимая вера возводит прочнейшие стены, скрывающие подлинную реальность. Как и мосты Пояса Феоссы, так и догмы Эгидиумов — её основания. Их необходимо было разрушить. Остановить поток энергии Мерры, сковавший планету красочной, но лживой иллюзорностью, посеять смуту среди пытливых умов, заставить их сомневаться…
— …чтобы вернуть Эгредеуму облик, знакомый Народу Звёздного Пепла. Облик потерянного Аш-Мара.
— Уничтоженного.
— …ашами. В ходе их противоестественных экспериментов.
Невесёлый смех зазвенел осколками льда:
— Ты так думаешь, Эмпирика? Что если я скажу тебе, что это был Радош? Из-за его возмутительного неверия собственным глазам, из-за его нежелания принять истину — подлинную истину Предвечной Тьмы, — всё пошло прахом. Проклятый лицемер, ведь он был одним из них, он стоял там вместе с четырьмя другими Творцами, из которых только Ир-Птак оказался верен своей Покровительнице — той, что хранит неисчерпаемый кладезь мудрости.
— …зло не может быть мудрым, — пробормотала принцесса.
Лагнария ледяной рукой вцепилась в безвольное запястье и рывком подняла её с пола.
— Сейчас не время для пустых рассуждений, из которых самое глупое — о добре и зле. Ничто само по себе не бывает ни злым, ни добрым. А теперь тебе надлежит исполнить предназначение.
Эмпирика непонимающе уставилась на неё.
— Освободить Ир-Птака.
Доверься мне, больно не будет. Ведь он — в твоём сознании. Позволь себе верить в то, чего ты так отчаянно боишься. Ведь это не его чары, не чужая злая воля, а твой гнев, твоя обида, твоя жажда мщения. Ты сама всё это сделала, хоть и не позволяешь себе в этом признаться. Так не бойся же! Пусть восторжествует справедливость, пусть последние обрывки древней лжи сгинут из этого мира!
— Ты безумна, — в ужасе прошептала Эмпирика, — как и Ир-Птак. Я не позволю ему снова завладеть моим разумом.
— Глупая, — мягко рассмеялась Лагнария, — ведь на дне твоего разума сокрыто то, что даёт ему силы существовать.
Мутная волна тошноты. В глазах темнеет. Надрывный вздох-вскрик:
— Хватит! Если и так, ему не победить.
Эмпирика невольно попятилась назад, оказавшись в опасной близости от прорехи в полу. Фиолетовый вихрь вырвался из бездны, затягивая Эмпирику в себя. В чёрной пустоте, окутавшей башню, взвыл далёкий ветер.
— Стой! Ты не сможешь вернуться. Никогда. Знаешь, что ждёт тебя там, внизу? Вечное проклятие!
— Эмпирика! — голос Хранителя ворвался в зал прежде него самого, но принцесса уже не могла вырваться из объятия вихревых всполохов.
И пульсирующая тёмными огнями бездна, расцвеченная фиолетовым мельтешением, затянула её в своё зловещее нутро.
И тогда Хранитель шагнул следом.
ГЛАВА 17. ВОЗВРАЩЕНИЕ
— Башни — это книги… Они приходят через порталы…
Горячечный шёпот дрожал на запёкшихся губах.
Горло пересохло. Страшно хотелось пить. Первое нормальное человеческое желание за долгое время.
— Пить, — она сипло закашлялась и с трудом разлепила опухшие глаза.
Но тут же пожалела об этом.
Слишком больно. Слишком серо. Слишком острые углы, слишком прямые линии, режущие глаза и впивающиеся прямо в мозг. Слишком тяжело, слишком удушливо. Слишком мало пустого пространства и много массы на кубический сантиметр.