Знаки, похожие на буквы неизвестного языка, горели на стенах и колоннах, а из их пламени тонкими струйками дыма вылетали полупрозрачные существа: дрожащие, уплотняющиеся, постепенно принимающие антропоморфные обличья.
Внезапно чарующая картина исказилась чёрной вспышкой умопомрачительного скрежета, и знаки жутко завыли, темнея и рассыпаясь в прах, а небо, расколотое уродливым звуком, как молнией, облачилось в гибельную мантию кровавых облаков. И, словно в насмешку над дивным космическим танцем, тонущий в чёрно-красных огнях мир продолжал безмолвно биться в конвульсии под искорёженные неправильные ритмы боевых барабанов и оглушительное монотонное гудение, а Мария Станиславовна никак не могла сбросить с себя тяжёлые оковы этого удушающего сна, каменной плитой сдавившего грудь.
Да, теперь она осознавала, что это всего лишь сон. Но легче не становилось: она была совершенно бессильна.
«Только бы это закончилось», — думалось ей. Даже пробуждение в серой реальности — и то лучше этого ада.
— Разве? — беззвучным шёпотом проскользнула чужая мысль, и Мария Станиславовна поняла, что больше не спит. — Этому не будет конца. Это только начало.
Перед закрытыми глазами разверзлась абсолютная чёрная тьма, а внешний мир за её пределами пугающе покачнулся. У ординатора закружилась голова, и она почувствовала, что проваливается в пустоту. От неожиданности она вздрогнула — тьма была непроницаемой, без малейшего просвета, без привычно мельтешащих фрагментарных видений перед внутренним взором, без раздражающих вспышек образов воспоминаний, — ей хотелось тут же открыть глаза, удостовериться, что окружающий мир по-прежнему на месте, но вместо этого она лишь сильнее зажмурилась. Тьма была всеобъемлющей и всепоглощающей, но что-то было в ней притягательное, манящее…
Первозданная Бездна беззвёздного космоса, Предвечная Тьма вне времени и пространства. Небытие.
— Небытия вовсе нет, — шёпот стал отчётливым и зловещим, — только непрестанный ужас всезнающего бессилия. Если ты надеешься, что сознание растворится во тьме, из которой столь жестоко было исторгнуто… это зря.
Бесконечное падение в чёрную бездну. Тьма затягивала её, растворяла в себе, и Мария Станиславовна вдруг осознала, что ничего не может с этим поделать. Под ней больше не было кровати, не было стен, у неё не было глаз, которые она могла бы открыть, чтобы снова очутиться в своей комнате. Ничто не могло остановить это падение. Если бы только что-то извне появилось и вырвало её из цепких лап надвигающегося хаоса…
Нестерпимо резкий звон будильника показался чудесным спасением.
Мария Станиславовна тут же вскочила с кровати, тяжело дыша, словно утопающий, в последний безнадёжный миг вытянутый милосердной рукой из-под толщи воды.
Непроглядный мрак в комнате, почти не тронутый далёкими отсветами уличных фонарей, подсказывал, что вставать ещё рано.
И вообще, воскресенье же!
Как можно было завести будильник на выходные?
Но это был не будильник.
Звонил телефон и, вопреки обыкновению, поскольку звонить ей могли только родители или с кафедры, номер не определялся.
Мария Станиславовна ответила не раздумывая.
— Эмпирика, прости меня.
Голос, мягкий и печальный, она узнала сразу — хотя и не слышала его прежде. Разве что во сне?
— Ингвар?
Надо было что-то сказать, но мысли спросонья отчаянно путались, и бесчисленные вопросы, которые она собиралась задать, отказывались облекаться в сколь-нибудь приемлемую формулировку.
— Прости, что разбудил. И что меня не было рядом.
— Да? Ну… это… Ладно.
А откуда, интересно, он взял её номер?
— Послушай очень внимательно — ты ведь знаешь, что я всегда говорил тебе правду. Солнечные вспышки опасны. Ты должна быть осторожна. Особенно с пациентами.
А, ну понятно. Кто бы мог подумать, что такой скептик, как Ингвар, станет доверять новостям?
— Скажи, с тобой в последние дни не случалось ничего необычного?
Зевнув, Мария Станиславовна насилу выдавила: