И ни к чему упоминать вслух, что даже некоторые классики отечественной психиатрии считали их вариантом нормы.
А Крис Теодороу вообще сказал бы, что сама структура реальности подталкивает сознание к галлюцинированию. Тут и параллельные миры, и голографические проекции, и ещё невесть какая заумная муть.
Впрочем, хоть он и симпатичный во всех отношениях дядька, его экстравагантные утверждения всё-таки больше из области метафизики. Излишняя учёность не уберегает его от элементарной логической ошибки: нельзя экстраполировать объяснительные модели из одной области знания на все случаи жизни.
Ведь любая модель соответствует реальности лишь в определённых пределах. Законы квантовой механики хороши для микрочастиц, но не подходят для других сфер и уровней бытия. Так что лучше оставить физику физикам, а психиатрию психиатрам. Разные области реальности описываются разными теориями, которые могут противоречить друг другу. Многих учёных это совершенно не смущает. Большинство людей об этом даже не задумываются. Это нормально.
А галлюцинации — нет.
Но, согласившись с этим выводом в мысленном споре с самой собой, Мария Станиславовна с неизбежностью должна была признать то, что из него закономерно следует.
«Он не мудрец и не космический разум, а голос в голове, который, как и шёпот тьмы, и всё остальное, непроизвольно возникающее внутри сознания и мешающее думать, как, быть может, и странные сны даже, и мечты, и всё, что кажется более настоящим, чем эта бесцельная жизнь, является патологией».
Но она не могла, не хотела с этим мириться.
Поэтому оставалось уповать на неполноценность психиатрии и современной науки вообще — а вместе с ней и логики, запрещающей Крису Теодороу рассматривать Вселенную как целое, управляемое одними и теми же законами на всех уровнях и во всех областях.
До отделения Мария Станиславовна добралась только на следующий день и с порога услышала шум и крики из дальнего конца коридора — оттуда, где располагались палаты с самыми тяжёлыми пациентами. Несчастный безумец громогласно убеждал окружающих, что кто-то кого-то убил и ему нельзя доверять. Сан Саныч пытался его перекричать. Бегали санитары. Что-то загремело — как будто большой, и, вероятно, одушевлённый предмет влетел в стену. Ну, ничего необычного, в общем.
Мария Станиславовна обречённо вздохнула и пошла в ординаторскую.
— Болтунов обострился, — сказал Павел Сергеевич. — Надо их с Неизвестным по разным палатам развести, а то вплёл его в бред.
Вот как. Оказывается, этого тщедушного и совершенно безобидного слабоумного из интерната Болтунов считал теперь своим главным врагом. Неизвестный, Неизвестный… Завсегдатай отделения, знакомый ординатору с прошлого года. Она никогда не обращала на него внимания и сейчас даже плохо помнила, как он выглядит.
— Ещё и магнитные бури эти…
— Вы правда думаете, что они как-то влияют? — Мария Станиславовна села за стол напротив врача и мельком взглянула на него с удивлением.
Тот усмехнулся.
— Не стану исключать. Мы ведь многого не знаем.
Вот за что она уважала Павла Сергеевича, так это за непредвзятость.
Будучи воспитанником ортодоксально-советского психиатрического института, известного догматизмом куда более непримиримым, чем её кафедра, он оставался человеком широких взглядов и не боялся признавать, что известные теории отражают только приблизительное — заведомо неполное — понимание каких-то феноменов.
Пожалуй, ему и про идеи Теодороу можно рассказать, и даже про ночные голоса. Хотя нет, вот про последнее точно никому говорить не стоит.
Павла Сергеевича, впрочем, общепринятые теории вполне устраивали, ибо они работали — подтверждались наблюдениями. Позволяли объяснять возникновение болезненных симптомов и устранять их с помощью правильно подобранных лекарств. В большинстве случаев.
А исключения — да, исключения он допускал. И без смущения утверждал, что есть нечто такое, что в эти теории и модели не укладывается. Взять, например, всякие мистические дела: откровения, пророчества, реинкарнации, шаманские свистопляски. Зачастую, наверное, и вправду — болезнь или обман. Но некоторые случаи ни тем, ни другим объяснить невозможно.
Павел Сергеевич не раз рассуждал об этом за чаем во время тихого часа. Сан Саныч подтрунивал над ним: вот, мол, посмотрим, как ты с чьей-то духовидческой реинкарнацией встретишься — без лишних мудрствований галоперидол в уколах назначишь, и на этом вся мистика закончится.
— Сегодня пишем дневники, — напомнил врач.