Пронзительный телефонный звонок бесцеремонно ворвался в гнетущую тишину тягостных вечерних размышлений, незаметно перетекающих в безрадостный сон без сновидений.
Родители или с кафедры, больше всё равно звонить некому. Со слипшимися, мутными глазами Мария Станиславовна подскочила к столу и, схватив телефон, ответила не глядя.
С кафедры.
Нет-нет, она вовсе не спала. Задание, о котором говорили на собрании? Написать реферат? Конечно, она помнит. Уже начала делать.
Мария Станиславовна врала машинально, силясь придать голосу непринуждённо-бодрый тон.
Персональное поручение? Внезапная конференция? Нужно выступить?
Тяжёлый вздох — в сторону. Недовольное бормотание одними губами, попытка скривить улыбку.
— Хорошо.
Нет, совсем не трудно. Напротив, это большая честь. Она обожает конференции. Когда? Через две недели? Нет, никаких проблем. «Современные проблемы и перспективы развития психиатрии»? Замечательно! Она как раз недавно наткнулась на подходящий материал. Междисциплинарная конференция с международным участием? В другой больнице? Нашу кафедру опять предупредили в последний момент? Некого больше послать? Да-да, она понимает. Она будет рада помочь.
Голос Марии Станиславовны оставался бойким, а на губах играла пугающе-восторженная полуулыбка. Оттого ли, что спросонья она не до конца понимала, на что подписывается? Или притворство стало второй натурой? Пожалуй, подумалось ей, когда в трубке раздались гудки, она и сама на миг поверила в собственную искренность. А теперь ей было от себя тошно.
— Пора эвакуироваться с этой планеты, — бросила она как-то в безрадостной переписке.
В ответ на досадную новость из интернета или ещё какое случайное напоминание о несовершенстве постылой реальности — она не помнила, да и не важно это.
— Эвакуироваться с планеты? На неё не стоило и соваться! — Ингвар словно только и ждал такого момента.
Странные фразы хлынули сплошным потоком.
— Ведь я предупреждал, Эмпи́рика, я умолял тебя этого не делать.
Это был её ник в интернете — в честь Фрэнсиса Бэкона и его последователей, идеями которых она вдохновлялась на первом курсе, в пору изучения философии. Познание мира через чувственный опыт, сила — в знании, а знание добывается только на практике и всё в таком духе. Впрочем, больше всего по душе ей пришлись воззрения радикального эмпирика Джорджа Беркли — субъективный идеализм, или солипсизм, предполагающий, что весь окружающий мир — не более чем иллюзия, развёртываемая перед сознанием. Только вот кем?
— Что-что?! — изумилась Мария Станиславовна.
— Надо же было очертя голову прыгнуть прямо в несокрушимые объятия Гедрёзы, — продолжал Ингвар. — А я, конечно, следом — куда деваться?
— Какой ещё Гедрёзы?
— Хю́глы, охраняющей Землю. Люди считают Хю́глир богами — или демонами. В Скандинавии её называли Фрейей, в Древнем Египте — Исидой. Гедрёза ведает тайну Солнца, она оплетает планету паучьими тенётами, обращая память о других мирах во сны, а сны окутывает серебристой пеленой безмятежного забвения.
Но нет, я ни в чём тебя не виню. Такова была твоя судьба — и моя, коль мы связаны клятвой. Каждый раз одно и то же. Каждый проклятый раз в каждой проклятой жизни ты просыпаешься и ничего не помнишь. И каждый раз мне приходится отыскивать тебя. Но это моя ноша, и я не брошу её. И будь уверена: в каждой из следующих жизней я буду рядом.
Пальцы в ошеломлении застыли над клавиатурой.
Мария Станиславовна не знала, что ответить. Беседы с Ингваром изобиловали шутками подобного рода, но сейчас ей было не смешно.
Странное, невыразимое чувство всколыхнулось в груди. Щемящая тоска по чему-то далёкому, потерянному, смутное прикосновение к позабытому навеки миражу. Словно это уже было во сне, затерявшемся на окраинах ослеплённого серостью жизни сознания.
— Прости. Я просто очень устал сегодня, вот и выдумываю всякую чушь, — написал Ингвар. — Не обращай внимания.
Они вместе посмеялись и немного пофантазировали на тему параллельных вселенных и реинкарнаций, а потом больше никогда не возвращались к этому разговору.
Но что-то с тех пор не давало Марии Станиславовне покоя. Что-то настойчиво крутилось в уме — слишком призрачное, чтобы быть осознанным, слишком расплывчатое, неуловимое, не облекаемое в слова.
Тень воспоминания о том, чего никогда не случалось? Непонятное тягостное стремление, не ведающее своей цели? Или… надежда?