— Принц Ир-Седек? — раздался знакомый голос у входа.
Все обернулись: чуть не врезавшись в принца, в двери влетел Хранитель.
Быстро окинув взглядом зал, он бросился к Эмпирике, не обращая внимания на растерянных воинов, и прижал её к груди.
Из последних сил пыталась она сдержаться и не смогла — беззвучные рыдания захлестнули всё её существо.
Утихнув, краем глаза она заметила, что в зал подтянулись феоссары: израненные, растрёпанные, в изодранных плащах, некоторые — с наскоро замотанными головами. На повязках темнели пятна крови.
Руки Хранителя были тёплые, а голос — холоден и твёрд.
— Что случилось, принц? Почему вы здесь?
— На Рат-Уббо мятеж. Моя мать мертва. Я пришёл просить защиты у короля Ингрида.
— Вы опоздали, — злобно бросил один из феоссаров с забинтованной головой и тут же осёкся, когда Хранитель поднял руку, приказывая молчать.
В этом израненном воине Эмпирика с трудом узнала Белтейна, одного из вернейших спутников короля — только по голосу.
— Нужно уходить. Сейчас же! — скомандовал Хранитель. — Мы отправляемся на остров Канум. Другие отряды уже в пути.
На миг Эмпирике стало легче на сердце. Ну разумеется. Ингрид и сёстры послали за ней, а сами уже плывут на Канум, в неприступные Катакомбы Феоссы. Там они будут в безопасности, но ненадолго…
— Мне нужно на Игнавию, — тихо сказала она.
Хранитель покачал головой и ответил так же тихо с печальной полуулыбкой:
— Главное сейчас — убраться отсюда. А по дороге разберёмся.
Она хотела собрать вещи сёстрам — в Катакомбах же ничего нет! — но Хранитель не позволил. Время шло на секунды. Некогда и кровь с платья смыть.
Накинув плащ и перебросив давно собранную дорожную сумку через плечо, она в последний раз оглядела своды дворца и без сожалений ступила за порог.
Под тяжёлыми чёрно-красными тучами, расцвеченными на севере огненными всполохами, темнел янтарь дворцов и башен, и весь город казался залитым кровью.
На улицах царил хаос. Повсюду отчаянно метались объятые паникой толпы, сталкиваясь и давя друг друга в тесных переулках, сметая на своём пути изящные скульптурные украшения тротуаров и брошенные палатки торговых рядов, топча увядающие на глазах золотые цветы на рушащихся замковых террасах.
Над городом, рассекая облака, тут и там сновали крылатые твари, стремглав падающие в толпу и уносящие страшную добычу в небо. Гигантские зубастые медузы хватали щупальцами обезумевших от ужаса горожан, на лету разрывая их на части. Чёрные всадники с горящими глазами, увенчанные коронами уродливых ветвистых рогов, неслись наперерез беглецам.
Гибнущая столица содрогалась в чудовищной агонии под грохот раскалывающих кровоточащее небо огненных взрывов, и в её предсмертном стоне истошные крики толпы сливались с омерзительными воплями демонов.
Хранитель с Эмпирикой, Ир-Седеком и кучкой воинов бежали из дворца подземными коридорами через чёрный ход, прямо к восточному порту. Здесь их ждал небольшой корабль, снявшийся с якоря, как только принцесса и её спутники ступили на борт.
Янтарные искры догорали на потускневших городских стенах, как уголёк затухающего костра. Когда корабль выходил из бухты, беря курс на юго-восток, близ городского холма засверкали золотые доспехи мятежных рат-уббианцев. И острый глаз мог разглядеть, как демоны на трагодонтах встречают их гнусным ликованием.
Агранис стремительно удалялся, кутаясь плотной завесой чёрного дыма. Никто не проронил ни слова, пока высокий холм, увенчанный поблёкшим дворцом, не скрылся из виду.
И потусторонний голос аюгави — безумной посланницы Дома Хюглир с неразлучной лютней за спиной — звучал в голове Эмпирики таинственным напевом, разрывая сердце невыносимой тоской:
«Агранис, Агранис, священный город певчих птах,
Сохрани, сохрани янтарный привкус на губах.
И позабудь мою печаль,
Что льёт недобрая звезда.
Я покидаю твой причал,
Чтоб не вернуться никогда.
Как капля горечи досад
В бокале пряного вина,
Твои уста не вкусят яд —
Я осушу его до дна.
Агранис, Агранис, закатный замок на холме,
Подчинись, подчинись, забудь навеки обо мне.
И не тревожь ты моих ран,
И скорбной песней не зови,
Я душу в клочья по ветрам
Пущу во мрак чужой земли.
Как призрак про́клятых дорог
На перекрёстке тёмных дум,
Судьбы исполню я зарок,