Выбрать главу

- Стой! - хрипло обронил Гонда, когда с его руки, дрожащей от напряжения и усталости, сорвался серой молнией сокол и ринулся, как безумный, под сплошные стрелы ливня. Его тут же сбило, перевернуло, бросило в сторону и унесло прочь с глаз.

Все потрясённо молчали. Это первая смерть на их глазах. Что будет с остальными? Ещё немного, всего чуть-чуть.

Чудовище, чудовище! Проклятая Планета Бурь! Убийца, стихия-монстр! Остановись, вражина! Замолкни, подлый ураган!

Земля и небо смешались перед глазами. Его кидает, бьёт, швыряет в стены, в бешеный поток. Безумство смерти, последняя черта, порог, за которым тьма и неизвестность.

Что он кричит, зачем пытается спорить с мощью, у которой сорвало все заглушки?! Мёртвая сила одичалой планеты - она не слышит тебя, Румистэль!

Что за слова срываются с соколиного клюва, что за звуки издает его маленькое горло? Цепляясь онемевшими лапками за крохотный уступ, приникнув к ледяной стене над самым бешеным потоком, он что-то клекочет, закрыв глаза, чтобы не видеть близкой смерти. Насквозь мокрый, с проледеневшим оперением, он уже не полетит, а ливень хлещет и бьёт его, стараясь оторвать от ненадёжной опоры, и близко неизбежность - нет спасения!

Но что это? Стихия как будто утихает. Нет, всё так же идёт с небес, омрачённых тучами, сплошной поток воды, всё так же бурлит, клокочет и ворочает глыбы льда река. Сверкают молнии и гудят громы, но тише, медленнее, ленивее и глуше. Уже не рёв, а долгий гул заполняет пропасть. Схватывается и замедляется вода, несущаяся в узком русле. Гребни мощных волн, хаотично разбивающих друг друга, становятся вязкими, медленными и затихают, остановив движение, нацелив пенные гребни на обрушение в поток - застыли, как ледяные великаны. Растрёпанные копья дождя пронзают воздух - пронзают, пронзают и не могут двинуть с места, застыв, как картина. Разделяются на мелкие кусочки, словно бисер, и висят, подобно бусам, на невидимой нити. Далеко вверху ворочается и гудит гроза. Медленные молнии едва заметно прокладывают путь своим потокам, как будто рисуют огненными красками на мрачном холсте неба.

Промокший сокол отвалился от стены и упал спиной на неподвижно замерший поток - тот принял маленькое тело, чуть спружинив. Минуту-две птица хватала клювом воздух, словно никак не могла вдохнуть. Потом с усилием перевернулась, и вот на её месте оказался человек. Бледный, с блуждающими глазами, но живой! Он поднялся на дрожащие ноги, с него потекла вода и тут же застывала каплями в воздухе, никак не в состоянии упасть.

Тяжёлый тулуп, насквозь пропитанный водой, ледяными, трупными объятиями сжимал тело, и Лён сбросил его - тот застыл в воздухе, едва оторвался от руки, да так и остался висеть с растопыренными рукавами и распахнутыми полами. Ошеломлённое сознание никак не впитывало происходящее. Что это? Что вокруг?

Он протянул дрожащие пальцы к застывшему в воздухе, густом и вязком, к чему-то длинному, прозрачному, похожему на стекло. От прикосновения хрупкая полоса сломалась и разошлась кусками, а те медленно поплыли прочь. Лён провёл вокруг себя руками и расчистил место - потоки застывшего дождя улетали, словно в невесомости. Нет звуков, если не считать далёкого, низкого гула. Под ногами неровная поверхность водного потока, вспененного струями, с застывшими волнами и пышными гребнями поверх макушек. Он оказался словно в стеклянном лесу.

- Замедление времени, - очарованно проговорил Лён, и странно же зазвучал его голос - как будто сквозь трубу.

Осторожно пробираясь среди полупрозрачных водяных вершин, ступая по твёрдой, но слабо пружинящей поверхности потока, он отыскал убежище, где прятались его друзья. Они все были там: стоял Гонда, уперев руки в края расщелины. Лицо его застыло, как у восковой фигуры, глаза неподвижны, и выражение в них казалось безжизненным. На его плечах и руках ютились промокшие птицы. Раскрыла клювик в безмолвном крике трясогузка, приподнял обвисшие от воды крылья сапсан, словно собирался взять с места. Отчаянно глядит сорока-Валандер, поник головкой ястреб, страдальчески прикрыты внутренними веками глаза кречета-Дияна, как будто птица умирает.

Минуту Лён смотрел на эту неподвижную группу, не зная, что делать. Потом неуверенно дотронулся пальцами до бледной щеки Магируса. Тот мгновенно ожил, и глаза его глянули на ученика. Губы раскрылись, хватая воздух, и вся его фигура ожила.

Последовательно Лён касался каждого и приводил их в стихию замедленного времени. Одну за другой снимал он птиц с изнемогающего Гонды, опускал на молчаливый водяной поток, и те превращались в людей - ошеломлённых, растерянных, ничего не понимающих. Последним покинул убежище Гонда и молча повалился на мутную поверхность застывшей в своем буйстве реки, лишь мельком глянув на окружающие его водяные головы.

- Снимайте шубы, - говорил Лён друзьям и помогал избавиться от ледяных объятий тулупов.

Дивоярцы ничего не понимали, но повиновались - сбрасывали тяжёлые и мокрые вещи, с тупым изумлением лишь глядя, как те застывали прямо в воздухе, едва отрывались от руки. Они трогали пальцами длинные водяные струи, и те с лёгким сухим шуршанием ломались, обломки же рассеивались в воздухе, как в невесомости.

- Как это? - нашел Валандер в себе силы спросить.

- Не знаю, - соврал Лён.

Он достал свою волшебную иголку и провел ею по плечам и рукам Энины. Промокшая фигура девушки тут же облеклась серебристым сиянием, и Энина как будто воспрянула.

- Тепло, - кратко обронила она, проводя ладонями по бёдрам. Сквозь прозрачную, чуть серебристую оболочку было видно, что её одежда быстро светлеет, становится сухой. Щёки девушки быстро порозовели, глаза обрели здоровый блеск, волосы распушились.

- Как ты это делаешь, Лён, - с оживлением спасенного человека спросила она.

- Неважно, - ответил он, отлично понимая, что все объяснения тут будут лишними и даже вредными. Он раскрыл себя не лучшим образом. Его тайна переставала быть тайной. И он не знал чего в этом больше: хорошего или плохого.

- А это что? - просил Диян, обводя вокруг себя руками.

- Не знаю, - снова соврал Лён.

Последним поднялся Гонда.

- Большое спасибо мы должны сказать твоей иголочке, - молвил он, укрытый, как все, спасительным и живительным сиянием волшебной вещи.

К великому облегчению Лёна товарищи не связали странное состояние среды с ним - слишком фантастично было предположить такие возможности даже у дивоярского мага. Они умели ускорять реакции своего тела, но чтобы останавливать время... Так что, группа поскорее двинулась в путь, пока странности этой планеты не очнулись и не возобновили пляску разнузданной стихии.

Люди шли, неся на плечах сетки с опаловыми яйцами, лавировали между водяными гребнями, сосредоточенно выбирали место на неровной поверхности воды. Замершая вода не ощущалась, как лёд, она пружинила под ногами, но держала надёжно. Впереди шли Пантегри и Лён, разбивая своими мечами препятствующие движению струи ливня - стеклянные полоски легко разбивались и разлетались в стороны, но не были острыми. Лёгкий сухой стук сопровождал движение отряда - это сталкивались в воздухе невесомо парящие осколки дождя. Странное зрелище, невероятное.

Все молчали, потому что ничем не могли объяснить такого явления. И торопились из всех сил покинуть ущелье. Лететь, как птицы, маги не могли - все пространство затянуто и пересечено этими застывшими струями, и птицам пришлось бы сбивать их своими телами. Перемещаться в пространстве тоже не могли: не видно, куда перемещаться. Направление указывали только стены каньона. Спустя несколько часов этого непростого пути, группа покинула ущелье и вышла на открытое пространство. Перед экспедицией открылась равнина, которую надо миновать, а там уже будет последний пункт: группа скал, среди которых они ночевали по прибытии в этот мир, а выше - выход в Границу Миров. Всем не терпелось покинуть этот кошмарный мир.

Отряд двигался по равнине, ориентируясь по компасу Магируса - кристаллу. Тот указывал точное направление. Видимость была плохая: всё застилали эти невесомые нити и плёнки застывшего дождя. Далеко наверху медленно и молчаливо разгорались и затухали молнии, тогда пространство озарялось призрачным светом, хаотичные стеклоподобные струи медленно впитывали сияние, а осколки их, отлетая от мечей идущих, тихо кувыркались, искрясь, как самый фантастический фейерверк.