Скорпиус хмыкнул, накладывая себе в тарелку жареных сосисок.
— Как думаешь… — начал Тобиас, поедая овсянку с завидным рвением.
— Да вылез в окно и решил полетать в темноте, — хмыкнул Малфой, передавая тосты Энжи. — Вот и нарвался на сумасшедшее дерево…
Только Поттер мог до подобного додуматься, дятел лохматый… Мозгов не больше, чем у нюхлера…
Скорпиус поднял взгляд и тут же увидел безумно довольного Фоссета, который пил сок, поглядывая на Пьюси. Что ж, значит, они уже провернули задуманное.
— Все в раздевалку, — скомандовал Роберт.
— Удачи! — хором сказали Тобиас и Энжи, махнув Скорпиусу рукой. Он кивнул и последовал за командой.
Кажется, у него впервые в жизни вспотели ладони. Он сидел на скамейке и даже пытался слушать какие-то пафосные слова капитана, а слышал лишь шум за стенами раздевалки. Его первая игра за факультет. Это не домовикам уши откручивать…
После приветствия команд Скорпиус занял место у своих колец. По правую руку от него были трибуны Слизерина, которые оглушали криками и свистом. Малфой даже поморщился, но все время следил за красным мячом, иногда уворачиваясь от пролетавших мимо бладжеров.
Что ж, одно он мог сказать точно: Медвежья настойка подействовала, потому что через десять минут после начала игры Хаффлпафф попросил тайм-аут, и их ловец на большой скорости умчалась в раздевалку. Фоссет и Пьюси пытались скрыть усмешки.
Скорпиус отбил шесть из восьми мячей. А когда к нему вновь устремились охотники в желтых мантиях, вдруг понял, что не может пошевелиться.
Черт, Петрификус Тоталус. Он мог лишь беспомощно следить, как противники приближаются. Кто? Зачем? Хаффлпаффцы? Вряд ли. Не в их духе (до колец охотникам оставались считанные футы). Больше похоже на месть. Расчетливую. Причем не причиняющую боль. Унижающую беспомощностью.
Забини.
Но все-таки боль была: Защитник Хаффлпаффа отбил бладжер прямо в Скорпиуса, надеясь отвлечь вратаря, пока охотники будут забивать. Но Малфой не мог увернуться: он смотрел, как стремительно на него несется большой мяч. А потом бладжер ударил его в грудь, в глазах потемнело от боли, и он соскользнул с метлы.
До чего же жесткая земля, иронично подумал Скорпиус и потерял сознание…
Джеймсу показалось, что он очнулся только из-за того, что на него кто-то смотрел. Он открыл глаза и тут же поморщился от боли под ребрами.
— Тише, тише, родной…
— Мама? — он хотел сказать громко, но прошипел, сжав зубы.
Мама сидела на краю его постели, на лице ее было обеспокоенное выражение. Она убрала с его лба пряди волос.
— Лежи, не двигайся, сейчас мадам Помфри принесет тебе обезболивающее…
Джеймс осторожно кивнул. Черт…
— Мама, моя метла!
— Ты бы лучше о своей голове подумал, — сокрушенно сказала Джинни, поправляя одеяло на сыне. — Папа чуть с ума не сошел от беспокойства…
— А где он?
— Разговаривает с профессором Фаустом…
— Ой, зря…
— И чего тебе вздумалось выпрыгивать из окна ночью, а? — без всякого намека на гнев спросила мама. Наверное, она была слишком испугана тем, что Джеймс попал в больничное крыло, чтобы ругаться.
— Скучно было, не мог уснуть, — мальчик хотел бы пожать плечами, но боялся, что ему опять будет больно.
Появилась мадам Помфри с какой-то колбой:
— Очнулся? Тогда нужно выпить зелье…
— Что за пакость? — Джеймс постарался не застонать, когда мама помогла ему приподняться, чтобы выпить лекарство. — Фу, гадость…
— У тебя сломаны четыре ребра и нога… Будем сращивать, — мадам Помфри покачала головой. — Весь в отца…
— Неправда! — возмутился мальчик, откидываясь на подушку и только теперь понимая, что нога у него в гипсе. — Глаза у меня мамины…
— Тихо, лежи, — Джинни снова укрыла сына.
— Мам, как там Лили? — спросил Джеймс, потому что ему нужно было отвлечься от боли и от тех неприятных ощущений, что принесло с собой зелье.
— Переживает, — грустно улыбнулась мама. — Рвалась с нами, но папа не позволил…
За ширмой, которая отгораживала кровать Джеймса, раздались уверенные шаги, а потом у кровати появился отец с усталым лицом. Под глазами у него залегли темные круги. Кажется, папа похудел…
Гарри встал у постели Джеймса и с легкой насмешкой посмотрел на сына:
— Я бы мог тебя отругать, но, думаю, ночь наедине с Костеростом послужит тебе лучшим уроком. Как ты?
— Блестяще, — усмехнулся мальчик, глядя в зеленые глаза отца. — Лежу, все обо мне беспокоятся, пить приносят прямо в постель… Рай.
Мама поднялась и встала рядом с отцом:
— Джеймс, пожалуйста…
— Хорошо, я так больше не буду. Буду беречь себя, любить преподавателей, помогать ближним и вообще буду пай-мальчиком…
Родители рассмеялись, кажется, мама поверила, что он не умирает.
— Нам пора. Поправляйся, сынок, — Джинни поцеловала Джеймса в щеку и потрепала по голове.
— Пока, — мальчик проводил родителей взглядом и только тогда позволил своей улыбке сползти с лица. Мерлин, как же больно, словно сотни иголок впиваются…
— Сюда, кладите на кровать, — голос мадам Помфри отвлек Джеймса от его собственных страданий. Кого это там принесли? А, черт, сейчас, наверное, уже суббота, квиддич… — Кажется, у него сломана рука…
— Он уже пять минут без сознания, — обеспокоенный голос Слизнорта дал понять, что травмирован кто-то из слизеринцев.
— Ничего, сейчас все сделаем, — заботливо отозвалась целительница. Послышался шорох задвигаемой занавески.
— Нужно сообщить мистеру Малфою, — пробормотал Слизнорт, и Джеймс чуть не подпрыгнул. Малфой?! Кто-то чуть не пришиб Малфоя?!
Кто посмел?! Это его, Джеймса, привилегия!
— Лежите спокойно, мистер Малфой…
Джеймс хотел бы разглядеть хоть что-нибудь сквозь занавеску, но у него не было шансов. Он лежал и слушал, как мадам Помфри поит слизеринца Костеростом (ну, хоть не одному Джеймсу теперь будет так больно), как уходит в свой кабинет.
— Эй, Малфой!
— Чего тебе? — голос слизеринца был приглушенным и даже слабым. Наверное, иголки уже бродили по его телу.
— Мордашку-то не попортили? А то ведь мне придется премию выписывать тому, кто это сделал, — усмехнулся гриффиндорец, пытаясь не замечать все усиливающейся боли.
— Отвали, Поттер, или я тебе что-то попорчу…
Джеймс хмыкнул.
— Что за разговоры? — в помещении появилась мадам Помфри. Она отдернула занавеску у кровати Джеймса и всучила ему колбу с новым зельем:
— Выпейте.
— Что это? — с подозрением спросил мальчик.
— Без разговоров.
Кажется, Малфою досталась такая же пакость. Джеймс обреченно вздохнул и залпом опорожнил колбочку. Через пару мгновений веки его стали слипаться, и он понял, что их предательски усыпили.
Скорпиус просыпался медленно, чувствуя давящую боль в затылке. Наверное, это из-за снотворного зелья, которым его напоила Помфри. Интересно, сколько сейчас времени?
Свет в больничном крыле был приглушен, ни одного постороннего звука. Малфой попробовал подвигать рукой: жутко больно, но, слава Мерлину, иголок больше не чувствовалось.
На тумбочке у кровати лежали письмо и записка. Мальчик потянулся и развернул записку: «Скорпиус, поправляйся! Мы выиграли! Диксон поймал снитч, пока хаффлпаффка мучилась животом и не смотрела по сторонам. Тобиас».
Письмо было от родителей: «Скорпиус, мы очень рады, что ты пострадал не сильно. Отец поздравляет тебя с зачислением в команду. Я надеюсь, что ты не будешь попадать в больницу после каждой игры. Если что-то нужно, напиши, мы сейчас в Швейцарии по делам. Поправляйся. Обязательно напиши, как ты себя чувствуешь. Мама».
Чувствую я себя паршиво, мама, но не писать же вам об этом в Швейцарию…
Скорпиус откинулся на подушке, глядя в потолок. Сон прошел, а больная голова и ноющая рука остались. А еще остался вопрос: кто? Хотя, скорее всего, все-таки Забини…