— Да ты… Да ты… Да как ты смеешь?! Артур Альбертович непременно обо всём узнает! Вот увидишь, вечером духу вашего здесь не будет!
Видимо она очень хотела оставить последнее слово за собой, потому как не дождавшись моего ответа, выскочила за дверь.
Я провожаю её задумчивым взглядом, а потом поворачиваюсь к Лерке.
— Что теперь будет, мам? — тихо уточняет она. — Дядя Артур нас правда выгонит?
— Не знаю. Может, пронесёт на этот раз?
Не угадала. Через пару часов Мария Антоновна снова появляется на пороге нашей комнаты. И, судя по её ехидной улыбочке и нехорошему блеску в глазах, меня ожидают неприятности.
— Артур Альбертович ждёт вас в гостиной, — торжествующе заявляет противная тётка, — сейчас же.
Артур сидит в мягком глубоком кресле, спиной ко мне. В руках задумчиво вертит красивый стакан, наполненный коричневой жидкостью — несложно догадаться, что это коньяк. Я же топчусь на пороге, даже вдохнуть глубоко боюсь, чтобы не привлечь к себе внимание. Но у Вавилова на затылке, видимо, прячется третий глаз.
— Чего мнёшься там? Проходи давай.
Нервно сглотнув, я всё-таки делаю несколько шагов и замираю неподвижным изваянием возле кресла.
— Садись, — Вавилов кивает в сторону такого же сидения, расположенного рядом. Кресло удобное, мягкое, но я чувствую себя максимально некомфортно. Потому что внутренне готовлюсь к словесной порке.
Но Артур почему-то молчит, и это молчание мне не нравится. Уж лучше б он ругался, ей Богу.
— Послушайте… — не выдерживаю, в конце концов, — я понимаю, что не должна была хамить Марии Антоновне, но она набросилась на мою дочь, оскорбила её. И поэтому…
— Ты о чём? — перебивает меня Артур. Его тёмные глаза наполняются удивлением.
— Ну как же? Мария Антоновна… разве вы не об этом хотели поговорить?
— Ах, ты об этом… — на его лбу появляется складка и тут же исчезает. — Не волнуйся, я предупредил Марию Антоновну и остальной персонал, что ты подчиняешься исключительно мне. Ну а Лера так вообще гостья в этом доме. Больше по этому вопросу вас никто не побеспокоит.
Вот это поворот! Я-то думала, пора чемоданы собирать из-за конфликта со старшей горничной, а Вавилов вдруг занял мою сторону. Ещё и защитил нас с Леркой от этой противной тётки.
Но о чём же он тогда хотел со мной поговорить?
Последний вопрос я задаю вслух. И ответ не заставляет себя долго ждать.
— Скажи, Геля… По-твоему я — плохой отец?
Вот это поворот номер два. И как прикажете отвечать? Ведь скажу правду — рискую нарваться на серьёзные неприятности, а если не скажу… Неприятности могут быть похуже.
Артур снова подслушивает мои мысли.
— Помни, что начальству врать нельзя.
А я не понимаю, шутит ли он в этот момент или говорит серьёзно.
— Нет, Артур Альбертович. — отвечаю после минутной паузы. — Вы не плохой отец.
— Ты ведь так не считаешь, — в его голосе вдруг слышится раздражение. — просто боишься сказать мне правду. Но поверь, больше всего на свете я хочу, чтобы мой сын был здоров и счастлив. И, кажется, боль ничего и не нужно.
Артур наливает коньяк в граненые стаканы и протягивает мне один. Но в я лишь отрицательно качаю головой.
— Не пьёшь? Похвально. А я вот не могу отказаться от пагубной привычки.
— Я не пью только из-за Лерки, не хочу показывать ей дурной пример. Если бы не дочка, спилась бы, наверное, уже давным-давно.
Сказать, что я испытываю неловкость из-за этого разговора, значит, ничего не сказать. Я вообще до сих пор не знаю, как вести себя в присутствии Вавилова. Всё моё естество кричит, что ему нужно доверять, что на него можно положиться, что он поможет, не бросит, защитит. Но вместе с тем меня порой накрывает какой-то тревожной волной. Мне сложно передать или описать это ощущение. И непонятно, что меня беспокоит сильнее. Присутствие Артура в моей жизни, или чувства, которые я начинаю к нему испытывать. Страх невзаимности или пугающее возбуждение при мыслях, что наши отношения вдруг выйдут на новый уровень? Или уже вышли?
— А знаешь, что самое интересное, — Артур продолжает откровенничать, — я ведь допускаю те же самые ошибки, что и мой отец. Помню в детстве я так отчаянно пытался привлечь его внимание, старался стать идеальным сыном. Таким, каким он бы мог гордиться.
— И вы стали?
— Стал, а толку? Между мной и отцом целая пропасть из недопонимание, обид, упрёков. Долгие годы я жил по его наводке, шагу не мог ступить без его одобрения. И долгие годы мне казалось, что всё правильно. Что моя жизнь прекрасна и идеальна. А потом… Потом я вдруг начал понимать, что жизнь эта фальшивая. Не моя. И чувства в ней тоже фальшивые.