— Всё в порядке — хрипло сказал стражник — Жересар и взяв со стула тряпку, протёр лоб, вытирая выступивший пот — поиграйте пока без меня. Я пойду воздухом подышу.
— Ты чего? Ты же знаешь — нам нельзя покидать пост! У тебя чего с головой?! Узнают — вылетишь со службы, как птица!
— Да, да… знаю — буркнул Жересар и встал — ноги разомну. Без меня играйте.
Стражники пожали плечами — мол, как хочешь. Жересар отошёл к стене за спинами своих коллег и огляделся в стражницкой, потягиваясь и проверяя, как работают руки и ноги.
Странно было ощущать себя в другом теле — каком-то мелким и слабосильном по сравнению с собственным. А ещё — нарастало что-то вроде зуда, как будто организм старался исторгнуть из себя чуждый разум. Похоже — нужно торопиться.
Постояв минуты три, Жересар взял в руки короткую деревянную дубинку с петлёй на конце, просунул руку в петлю, прикинул оружие на вес. Дубинка была увесистой, окованной стальными кольцами для крепости, и махать ей не так просто. Серьёзное оружие, особенно против невооружённых заключённых и стражников, сидящих без шлемов спиной к нападавшему.
Бам! Бам! Бам! — дубинка со стуком врезалась в черепа стражников, и они повалились на пол, как деревянные чурки — только загрохотало надетое на них железо.
— Ты что?! Аааа! Ты что?! — четвёртый стражник, сидевший лицом к лекарю, вскочил на ноги, и отпрыгнув к стене, потянул из ножен меч, ухватив за рукоять трясущейся рукой.
Спасло положение то, что рукоять, сквозь которую был протянут кожаный ремешок, стражник привязал к ножнам, видимо для того, чтобы не выпал клинок, когда меч снят с пояса — дома, например. И чтобы вытащить меч, надо дёрнуть за кончик завязки, распустить узел. А догадаться развязать узел, после того, как увидел бессмысленное, безумное нападение своего товарища, которого знал много лет — стражник просто не смог. Мозг впал в ступор от страха и нереальности происходящего. И получив удар тяжёлой дубинкой — отключился.
Жересар хотел присесть на скамью — ноги противно дрожали и накатывала слабость. Нападение на стражников забрало у него силы, а кроме того — пришлось удерживать непокорное тело в подчинении. Оно тряслось, дёргалось и грозило чем дальше, тем больше выйти из под контроля. Нужно торопиться.
Лекарь мог убить всех стражников, легко и просто — как сделал это с преступниками. Но то были преступники, а это… это всё-таки солдаты, несущие свою службу. И они ему ничего не сделали. Даже сейчас Жересар не мог пойти проторённым путём, остатки прежнего Жересара не давали ему это сделать. Так что пришлось использовать дубинку — глушить, рискуя провалить операцию. Впрочем — чем он рисковал? В случае провала, он всё равно мог вернуться к первому варианту — всех убить.
Сорвав со стены вязанку ключей, стражник — Жересар побрёл по длинному, тускло освещённому коридору туда, где над дверью камеры мерцал масляный фонарь. Подойдя к двери, долго возился, отыскивая нужные ключи, пробовал, пока не подобрал, и через десять минут оба замка были вынуты из петель. Аккуратно, чтобы не зашуметь, один за другим положил замки на пол, с трудом отодвинул тяжёлые полосы засовов, и сосредоточившись, погрузился в организм стражника, выскочив из его мозга. Подумал секунду — как свалить этого человека, и не нашёл ничего лучшего, как пережать сосуд на шее. Жересар знал, что если на некоторое время перекрыть этот сосуд, человек вырубается на несколько минут — что и требовалось.
Стражник мягко осел на пол, так и не успев понять, что случилось, а лекарь выскочил из чужого тела и метнулся к себе, с облегчением заняв родной организм.
Жересар поднял голову, прислушался — тихо, темно. Все спят. Встал, и тихо, аккуратно шагая, стараясь не задеть спящих людей, пошёл к двери.
Дверь открылась неожиданно легко — видимо по контрасту с хилым стражником, для которого физические усилия были раз в десять более трудоёмки, чем для лекаря. Впрочем — может просто петли этой двери были хорошо смазаны.
Длинный коридор вывел к лестнице, поднимающейся вверх, к стальной двери, на которой тоже висел замок. Жересар открыл и его, бросил на ступеньку, не заботясь о тишине, рванул дверь и глотая свежий, ночной воздух, выскочил наружу.
Широкий двор, окружённый высокой стеной. Ворота, возле которых стоит одинокий стражник, прислонивший копьё к стене. Опершись спиной о камни стены, он дремлет, прикрыв глаза и напрашиваясь на штраф в размере месячного жалованья. Нет страшнее преступления, чем уснуть на посту! В Корпусе за такие прегрешения порют, превращая спину и зад нарушителя в кровавое месиво. Зато он на всю жизнь запоминает, что сон постового есть смерть для него и для его товарищей. Запоминает — если выживает, конечно. Бывает — после порки и не выживают.
Вот и сейчас — был бы часовой настороже, увидел бы громадную тёмную фигуру, крадущуюся к нему в ночи — поднял бы шум, ткнул бы в супостата стальным наконечником, оставив его кишки лежать на улице в пыли и плевках. А что получил? Удар гранитным кулачищем по макушке, отчего его слабые разумом мозги едва не рухнули в штаны! И за дело! Скажи спасибо, что башку не снесли.
Долой ключи с пояса стражника, калитка открыта, и… вот она, свобода! Только что с ней делать?
Жересар досадливо сплюнул — почему не обыскал тех пятерых стражников? Почему не забрал у них деньги?! Вот что значит — вбитые в голову дурацкие понятия о порядочности! Нельзя мародёрничать, нельзя обворовывать тела павших! Если это не вражеские солдаты, конечно. А он, Жересар, как идиот, до сих пор не поймёт, что он на войне, что все вокруг — суть враги, и относиться к ним нужно как к врагам! Долой понятия о чести, порядочности! Целесообразность — вот что должно занимать голову, вот что должно быть положено в основу всех действий!
Вернулся, пошарил по карманам часового — нашёл три серебряника, десяток медяков. Негусто. Ну а кто берёт на службу много денег? Хорошо, что и это-то есть.
Чёрная луна уже вышла на небосвод. Глубокая ночь. Куда идти? Что делать? После того, что лекарь тут устроил, его будут разыскивать — это точно. Значит — куда-то нужно спрятаться. Легко сказать — спрятаться, при его-то габаритах. Ну что же — размышляем? Где можно затеряться дереву? В лесу. Человеку? Где всегда много людей?
На рынок нельзя. Там его хорошо запомнили. В порт? Да, скорее всего — в порт. Если Нед появится в городе — обязательно в конце концов окажется в порту. Он же собирался к ардам, а к ардам без корабля не попадёшь.
Набрав раздувшимися ноздрями прохладного ночного воздуха, Жересар зашагал по мостовой вниз, туда, где под красной луной тускло отсвечивала морская гладь. Любой человек знал, что в порту легко можно устроиться на корабль, и никто не спросит — кто ты, откуда, зачем завербовался. Главное, чтобы ты работал и беспрекословно подчинялся капитану. Иначе — будешь висеть на рее, как мешок с тряпьём. Капитан на корабле — король. И когда ты подписываешь контракт, или ставишь в нём крестик по причине неграмотности — ты отдаёшь себя в безраздельное владение капитана. Не рабство, нет, но что-то подобное в этом есть.
Что-то ползло по щеке. Отвратительное, многоногое, ядовитое. Щёлкали жвала, капал яд, и многоножка приближалась к горлу, туда, где пульсировал сосуд, подводящий кровь к голове. Сейчас — укус! И смерть. От яда этих многоножек не было противоядия! Уж Жересар-то знал это наверняка. Он же лекарь!
Многоножка неожиданно начала расти, стала величиной с крысу, потом с небольшую собачку, и вдруг, раскрыв жвала, сказала, тонким пронзительным голоском:
— Спит! Глянь! Мож покойник?
Жересар вскинулся, вскочил… и со всего размаха врезался головой в ветхий борт перевёрнутой лодки, обрушив за шиворот поток мусора и букашек, тут же занявшихся весёлой беготнёй по широкой спине лекаря. От лодки с визгом и смехом побежали двое мальчишек и девчонка — чумазые, растрёпанные — типичные дети города.
В столице таких маленьких бродяжек много. В провинциальных городках их было меньше. Почему? Видимо — люди там отзывчивее, чем столичные жители, и не позволяют детям оставаться беспризорными. А может — сирот в провинции было меньше потому, столица вечно бунтовала или воевала, а значит — поломанные судьбы, беда, сироты, беспризорники.