В эти самые дни и сыграла важнейшую роль та самая венгерская комендатура на венском вокзале.
Прежде всего я позвонил по телефону дежурному офицеру в Центральное управление перевозок. Его на месте не оказалось, но к телефону подошел старший служащий Эдер, которого я отлично помнил еще по его работе в прежние годы. Я поручил Эдеру держать под контролем движение спецпоезда и попросил его связаться с нашей комендатурой на венском вокзале, чтобы они сообщали нам обо всем непредвиденном.
Сделав это, я попытался снова уснуть. Какое-то время меня никто не беспокоил. Во второй половине дня раздался телефонный звонок от Эдера.
— Что-нибудь с «Тураном»? — спросил я.
Он ответил, что о «Туране» пока ничего нового сообщить не может, но получено сообщение о взрыве на железнодорожном полотне у разъезда Бичке. Я задал ему вопрос, кто же это мог сделать. А мозг мой продолжал лихорадочно работать: «Внимание! Регент все еще в Клейсхейме, его поезд не выходил из Зальцбурга. Но путь его на родину лежит как раз через Хедьешхалом—Бичке—Келенфёльд!»
Итак, кто же мог устроить взрыв?
Эдер ответил, что пока ничего не известно, но расследование уже началось. Установлено: взорвана стрелка на пути, ведущем на Будапешт, и что он после моей просьбы счел своим долгом сообщить об этом. Что говорить? Я просто-напросто испугался…
Кто совершил диверсию — неизвестно, но стрелка выведена из строя. Дело принимает серьезный оборот. Надо что-то предпринимать. К кому же я должен обратиться? К тому же поздний час. Я был накоротке знаком с министром внутренних дел Керестеш-Фишером. Набираю номер его телефона и докладываю о том, что узнал. От волнения я, кажется, даже потребовал, чтобы регент сошел с поезда и вернулся в Будапешт на автомобиле. Ведь полотно-то можно, конечно, и восстановить, но кто может поручиться, что его снова не взорвут, причем на этот раз, скажем, между Бичке и Хедьешхалом?
— Кто же мог это сделать? — тут же спросил меня министр. Я ответил, что это пока не установлено. Керестеш-Фишер тоже заволновался. Видно, сон у него как рукой сняло. Министр заявил, что хотел бы увидеться со мной. Спросил, где это сейчас лучше сделать? Я предложил Центральное управление перевозок, которое находилось в здании МАВ. Мы договорились встретиться там через двадцать минут.
Едва я переступил порог Центрального управления перевозок, как ко мне кинулся Эдер и доложил, что в Бичке прибыли немецкие эшелоны и что солдаты выгружаются из вагонов. Он сообщил, что на станции происходят драки и препирательство. Немцы говорят о саботаже, протестуют, кричат, угрожают… Выходит, мы еще и саботажники? Мы еще и сами взорвали стрелку?.. Не скрою, у меня мелькнула мысль о том, что это могли сделать и коммунисты, но я тут же отверг это предположение. Диверсия не имела никакого смысла. Что же все-таки там произошло?.. Признаюсь, поначалу я не подумал о том, что немцы сами могли устроить диверсию, чтобы под этим предлогом направить туда войска…
Выслушав мой поспешный доклад, Керестеш-Фишер крикнул: «Черт возьми, неужели немцы там выгружаются?!»
Я ответил: «Дядя Фери, подождите минуточку, я сейчас сбегаю в диспетчерскую и посмотрю графики движения поездов!» Тогда-то я в первый раз и подумал о том, что взрыв могли устроить сами немцы. Как это раньше не пришло мне в голову? На графиках движения специалисту все мгновенно становится ясно. Сразу видно, когда отправляется новый состав, когда эшелон застревает. Как? Очень просто… Со станций докладывают, когда мимо них проходит тот или иной состав. И все это отмечается на графиках. Я прошу сотрудников показать мне графики. Через несколько мгновений они оказываются передо мной на столе. На них разноцветными карандашами обозначены перемещения эшелонов, венгерских и немецких. Номера поездов и направление их движения.
И я вижу, что большинство немецких эшелонов движется к Будапешту…
Конечно, я тут же бросаю взгляд на графики, чтобы отыскать, где расположена взорванная стрелка. Вижу — это произошло у Цегледберцеля, неподалеку от Бичке…
У нас с немцами было соглашение, по которому, кроме Сольнока, они нигде больше не могли выгружаться из эшелонов. Ясно! Теперь все сразу становилось на свои места.
Я кинулся к министру. Он звонил в министерство. Я слышал, как он отдавал приказы сотрудникам побыстрее выяснить, что случилось у Бичке. Я рассказал ему, что немцы высаживаются в Цегледберцеле.
И тогда я понял: прав оказался Дюла Кадар, немцы нас оккупируют.
Министр тоже был согласен со мной.
Керестеш-Фишер предложил тут же отправиться к премьер-министру. Мы уселись в мой автомобиль. Шофер вел машину осторожно, по инструкции: с потушенными фарами и на небольшой скорости. Я заметил, что министр нервничает. Он вдруг сказал, обращаясь к водителю: «Гони, сынок! Жми! Под мою ответственность!»
Шофер включил фары и на бешеной скорости погнал автомобиль через спящий город наверх, в Крепость.
Едва мы вошли к Каллаи, как премьер-министр попросил меня позвонить его помощнику Петеру Инце, чтобы тот выяснил, когда поезд регента вышел из Зальцбурга и проследовал ли он Вельс, Линц, в каком темпе он движется… Он приказал мне позвонить заместителю министра иностранных дел Андору Сентмиклоши и заместителю начальника Главного управления полиции Шомбор-Швейнитзеру. Я звонил прямо из его кабинета и поэтому слышал, как Каллаи советовался с Керестеш-Фишером. Они обсуждали возможность организации сопротивления немцам, а также эвакуации правительства за Тису. Закончив телефонные разговоры, я хотел было уйти, но Каллаи удержал меня, попросив подготовить необходимые приказы по армии. Я напомнил ему, что я всего лишь флигель-адъютант министра обороны и не имею никакого права отдавать приказы по армии. Я объяснил, что в отсутствие Сомбатхейи отдавать приказы может только его заместитель — Байноци. «Тогда позвоните ему!» В этот момент в кабинет Каллаи вбежал заместитель министра иностранных дел Андор Сентмиклоши, имевший ранг посла по особым поручениям. Он протянул Каллаи телеграмму. Сейчас я уже не помню ее текста, но там было что-то вроде: «Передайте жене, со мной все в порядке. Гици». Сентмиклоши пояснил министру, что еще перед поездкой в Клейсхейм условился с Гици, что тот пошлет из резиденции фюрера телеграмму. В случае нейтрального текста, вроде того, какой он сейчас получил, это будет означать: немцы затевают недружественную акцию.
Я же отправился звонить Байноци, чтобы информировать его о развитии событий еще одного заместителя министра обороны — генерал-полковника Рускацаи-Рюдегера, а также начальника ВВС генерал-лейтенанта Мадьяроши, которые в это время прибыли в Крепость.
В ту ночь мы были свидетелями настоящего чуда: хотя специально никто никому ничего не обещал, глубокой ночью в кабинет премьер-министра один за другим явились: генерал-полковник Берегфи, командир расквартированного в Секешфехерваре корпуса генерал-лейтенант Янош Вёрёш, а еще через несколько минут, правда, уже после моего телефонного звонка — заместитель министра обороны генерал-полковник Надаи. Собравшись в приемной, они горячо обсуждали происходящее. Два генерал-полковника и один генерал-лейтенант. Оба генерал-полковника командовали армиями, а генерал-лейтенант — корпусом. Эти трое представляли две трети вооруженных сил Венгрии. Я спросил у генералов, почему они в столь поздний час находятся здесь. Они в один голос заявили, что приехали узнать, что будет дальше. Я остался в приемной ждать прибытия еще кого-нибудь из военных и поэтому слышал их разговор. Надаи заметил: «Значит, вон куда дело зашло? Нам надо действовать, что-то предпринимать!» Но Берегфи бросил: «Не понимаю — зачем?» Он сидел в полуметре от Надаи.