После приёма слегка утомлённые и отвратительно трезвые члены команды пошли отдыхать. Но Александру выспаться не удалось. Ещё затемно, не позднее шести часов его вызвали к телефону.
— Слушаю, Фрол Иванович!
— Вы были правы! — возбуждённо зачастил служащий с той стороны — Поймали злодея! Он крался к бочкам с бензином, при нём была воронка и мешок с чем-то, мы и вскрывать не стали. Что нам делать?
— Злодея сфотографировать, а после этого передать жандармам или полиции под расписку.
Ну какой после этого сон?
Провожать участников перелёта опять собрались почти все жители Твери. Людское море волновалось, то и дело были слышны отдельные или хоровые приветствия, мелькали флажки, играла громкая музыка. Но вот все слова сказаны, все руки пожаты, и самолёты один за другим пошли на взлёт. От Твери до Москвы совсем недалеко, каких-то сто шестьдесят километров, так что добрались за час с хвостиком, тем более, что железная дорога, или, как будут шутить позже, «компас Кагановича», между Питером и Москвой не устраивает замысловатых петель, а тянется ровной струной.
После взлёта Александр снова уступил управление Игорю, а сам задумчиво оглядывал небо, тонкие облачка вдалеке и строй самолётов, неторопливо плывущих над лесами, перечёркнутыми белами лентами рек.
Давешнего диверсанта Александру довелось допросить лично, в присутствии князя Ивана. Полиция по какой-то причине не забрала его сразу, хотя урядник сидел в коридоре конторы рядом с клетушкой, где был заперт арестант.
Задержанный не проявлял особого беспокойства — да и чего ему бояться?
— Назовитесь и объясните, с какой целью вы решили испортить топливо для самолётов. –спросил Александр.
Ему не нужен был сам ответ — всё равно этот человек соврёт — нужна была эмоциональная реакция злодея. Люди часто выдают себя не словами, а именно душевными порывами, отражающимися на лице, в дрожи пальцев и тысяче иных признаков.
— Я Борис Ашкенази, член партии социалистов-революционеров.
И замолк.
— Повторю вопрос: что вы делали возле бочек с топливом?
— Хотел засыпать в бензин особое вещество, от которого самолёт неизбежно взорвётся.
Александр махнул рукой уряднику:
— Отведите его назад и стерегите получше.
Когда дверь закрылась, он повернулся к молчавшему до сих пор князю:
— Вряд ли мы узнаем правду, Иван Константинович. Он такой же еврей и эсер, как я негр-академик философии.
— Как же вы определили? — живо отреагировал князь.
— Вы видели его выправку? Это кадровый офицер, даже не отставник — у тех осанка ослабевает со временем. А он словно прямо с Царскосельского плаца.
— Да, я тоже что-то такое отметил, но не придал значения.
— Второе: в мире нет веществ, от которых бензин взорвётся не сразу, а только во время полёта. Но вещества, способные заглушить работу мотора, я знаю. Какой из этого мы сделаем вывод?
— Усиление внимания, дотошное исполнение мер безопасности, недопущение посторонних к самолётам.
— Совершенно верно, Иван Константинович. Как вы считаете, следует ли предавать сей инцидент огласке?
— Совершенно определённо нет. Но в Петербург я телеграфирую немедленно.
Москва встретила участников перелёта ясным небом и умеренным ветром, по счастью, дувшим вдоль подготовленной полосы.
— Игорь Константинович, вы не устали?
— Ни в малейшей степени!
— В таком случае, можете произвести посадку. Главное в этом случае — не волноваться, скрупулёзно выполнять то, чему вас учили.
Игорь подобрался (хотя куда уж сильнее!) и только кивнул. Ничего! С опытом придёт уверенность, и из мальчика вырастет матёрый командир.
Как условились заранее, первыми приземлились бипланы, а последней — «Агата», управляемая князем Игорем.
Снова оркестр, речи, неистовство публики, губернаторский дворец, приём и отдых в выделенных комнатах.
Александр прошел в свою и упал на диван, подсунув под голову маленькую, очень удобную жёсткую подушку, не хуже ортопедических изделий будущего. Отметил про себя: надо бы завести для себя несколько таких же домой, а парочку возить с собой, чтобы с удобством отдыхать. Потолок был белый, ничего интересного на нём не происходило, отчего мысли Александра скользнули в недавнее прошлое, к телеграфному разговору с Агатой Адамсон.
Комната в Главном почтамте Петербурга, на столе телеграфный аппарат за которым работает телеграфист в форменной тужурке.
Телеграфист: Соединение установлено, можете диктовать.
Александр: Добрый день, ваше сиятельство!
Агата: Добрый день, милый Алекс. Мы договаривались, что будем общаться запросто. Я настаиваю на этом.