— Благородно ли это?
— Иван Константинович, вы сомневаетесь в благородстве Бриана де Буагильбера или барона Фрон де Бефа, воспетых Вальтером Скоттом?[1]
— Сдаюсь! — поднял руки князь Иван — Признаюсь, я тоже считаю Антанту вредным для России союзом. Но, может быть, нам остаться в стороне?
— Сама по себе мысль-то неплохая. Один китайский мудрец сказал: «Умная обезьяна сидит на вершине холма и наблюдает, как в долине дерутся два тигра».
— Прекрасное выражение!
— Да. Но на практике, К сожалению, мы не сможем занять эту выгодную позицию.
Князь Иван вопросительно поднял бровь.
— Нам просто не дадут сохранить нейтралитет, вплоть до того, что Антанта совместно с Тройственным союзом могут ударить по России. Следовательно, нам, хотим мы того или нет, придётся выбирать сторону, а коли так, нам следует подумать о собственной выгоде. Не знаю точно, кто сказал: «У государства нет постоянных друзей и постоянных врагов, а есть лишь постоянные интересы», значит, нужно печься именно о них. Уж простите меня за обилие цитат.
— Почему бы и нет? Иллюстрации способны украсить и самый блестящий роман. Соглашусь: в стороне нам остаться не дадут, и крайний случай вы определили совершенно правильно. Однако остался последний угол злосчастного треугольника: почему союз с Германией для нас выгоднее?
— Давайте посмотрим вот с какой стороны: победитель европейской войны неимоверно усилится. Вы согласитесь с этим утверждением?
— Без сомнений.
— А теперь посмотрим: кто сильнее Германия или Франция с Британией?
— Конечно же, последние.
— Мы и сейчас не можем бросить серьёзного вызова этим державам, а после их победы и подавно. В то же время, Германию мы били, да и сейчас можем указать ей место. То есть, победив в войне против Антанты, мы усилимся вместе с Германией, удерживая паритет.
— В определённой степени верно.
— И не забудем о злобном и могучем хищнике, что подрастает за океаном. Он не даст Германии слишком усилиться.
— Почему же?
— Колонии.
— Пожалуй, верно, но разверните свою мысль.
— Колонии как раз уберегут нас от войны с Германией, потому что немцы бросятся осваивать британское и французское наследство. Согласитесь: зачем со всем напряжением сил воевать за суровые северные земли, когда есть благодатные края с робкими обитателями? А как сложатся карты судьбы в дальнейшем, пусть решают наши потомки. Мы же должны воспользоваться передышкой и ликвидировать нашу отсталость.
— Хотел спросить о двух революционерах, с которыми вы ведёте переписку: об Ульянове и Джугашвили. Чем они так интересны? Я наводил справки и выяснил, что Ульянов обладает известным авторитетом в среде либеральной интеллигенции, имеет некоторое влияние в рабочей среде. Но его партия ничтожна по численности и её роль не идёт ни в какое сравнение с авторитетом, например, партии эсеров. И совсем непонятно ваше, едва ли не восторженное, отношение к Джугашвили. Об этом человеке вообще мало кто знает, а некоторые из тех, кто знает, относятся к нему неприязненно.
— Ульянов пока не имел возможности проявить себя. Но в этом человеке заложен гигантский потенциал, он великий стратег, и очень жаль, что нынешнее руководство России не пытается использовать его. Дело в том, что Владимир Ильич, если ему правильно поставить задачу, может разработать методологические основы для выхода России в лидеры мира.
— А Джугашвили?
— Иосиф Виссарионович способен создать практический аппарат для претворения в жизнь планов Ульянова.
— Но позвольте, как эти люди смогут сделать такую работу, не свергая царя?
— Вообще-то идеи Ульянова и Джугашвили к форме государственного управления никакого отношения не имеют. Они занимаются социальным устройством, а это совсем другое дело. Вот на переустройство социальной сферы их бы и следовало подрядить. Хм… Цари были у вольных кочевников, были при рабовладении, были при феодализме, есть при капитализме, так почему бы им не быть при социализме? В конце концов, это предсказуемая и довольно понятная народу форма государственного управления. Жаль, что Николай Александрович не слишком умён и чересчур зациклен на своих комплексах.
— Любопытная получилась беседа, благодарю.
— Агата, я давно хочу спросить, но не решаюсь. По какому обряду мы будем венчаться?
— И что же тебя смущает?
— Видишь ли, милая, я воспитан в атеистической семье и к религиозным вопросам совершенно равнодушен, хотя чужую веру и убеждения уважаю. Но, раз я принял русское подданство, то собираюсь принять и православие. Ты не составишь мне компанию?