И все же эта картина активных мероприятий, написанная Биттманом и сотней других менее ценных источников, представляла собой взгляд извне, из окна, обращенного на Кремль. Насчет картины, написанной внутри, Западу пришлось ждать до одного из октябрьских вечеров 1979 года, когда на коктейле в токийском отеле "Санно" один русский, приглашенный на коктейль, отвел в сторону американского капитана 3 ранга и попросил, чтобы его свели в американскую разведку. Что и было немедленно сделано. Человеком, ломившимся в американскую разведку, оказался майор Станислав Левченко, первый специалист по активным мероприятиям, сбежавший на Запад.
Левченко, которому было тогда 38 лет, всю свою профессиональную жизнь готовился для выполнения одной задачи в одном районе мира. Отец его был ученым-химиком, возглавлял отдел в военном НИИ, получил там офицерское звание и закончил жизнь генерал-майором. Его мачеха (первая жена ученого-химика, еврейка, умерла при родах, когда Станиславу было три года) была детским хирургом. Так что он происходил не из рядовой семьи, и будь его отец человеком не столь строгих принципов, они не жили бы в комнате коммунальной квартиры вместе с семью другими семьями (здесь что-то не сходится с советской табелью о рангах: или отец не был генерал-майором, или они не жили в коммунальной квартире - примеч. перев.). В 1958 году Левченко поступил в Институт Азии и Африки при МГУ, где изучал японский язык, литературу, историю и экономику Японии. Он заслужил репутацию прилежного ученика, а также любимца женщин. В институте он дважды вступил в брак. Первой его женой была студентка по имени Елена. Брак продержался два года. Ему запомнились леденящие душу рассказы деда Елены, в давние времена землевладелец, о времени, проведенном им в тюрьме на Лубянке в сталинские времена. Потом была студентка архитектуры Наталья. Левченко начал вращаться в московских интеллектуальных кругах. Его новый тесть был членом Академии наук СССР. И от него он многое услышал про сталинскую эпоху, многие родственники Натальи пострадали во время чисток. Рассказы родственников обеих жен сыграли свою роль в конечном выборе Левченко расстаться с режимом.
Но в течение пятнадцати лет после окончания в 1964 году вуза Левченко в различных ипостасях старательно служил этому режиму - все время на основе использования японского языка. На последнем году обучения он три месяца плавал на патрульных судах в Японском море - помогал в допросах задержанных японских рыбаков. В результате после окончания института он попал на скучную работу в Министерство рыбного хозяйства СССР. С этой работы его вытащили через год, когда предложили работу в Советском комитете защиты мира - организации, руководившей деятельностью Всемирного совета мира. Еще через год он стал работать в Советском комитете стран Азии и Африки организацией, целью которой было манипулировать странами "третьего мира" в интересах борьбы с Западом под руководством Международного отдела ЦК КПСС. Одной из его важнейших задач тогда было ведение пропаганды против войны во Вьетнаме и против, конечно, американцев. Левченко позднее писал, что частью этой кампании было склонение американских военнослужащих, проходивших лечение в Японии, к дезертирству с последующей переброской на японских рыболовецких судах в советские территориальные воды.
В 1966 году он был призван для отбытия воинской повинности. Его направили на специальные курсы по ведению разведывательной работы в военное время. Предметом его пристального изучения был английский порт Ливерпуль. Но этот эпизод его деятельности по линии ГРУ был отклонением от его будущего курса. В 1971 году, когда он был одним из официальных представителей своего комитета, КГБ завербовало его в свое самое престижное подразделение - Первое главное управление, занимавшееся разведывательными операциями за рубежом. После обучения - от шифров до боевых единоборств - в школе внешней разведки в населенном пункте Юрлово, расположившейся в подмосковных лесах, он, старший лейтенант КГБ, был направлен на работу в московской штаб-квартире разведки. Естественно, по Японии. Для начала ему передали дела на два десятка агентов из всех слоев японского общества, работавших на Советский Союз. Он вступил в соблазнительный мир привилегий. Его зарплата и прочие выплаты составляли более 300 рублей в месяц примерно вдвое больше того, что получал ученый, учитель или инженер. К этому приплюсовывались 120 рублей Натальи, архитектора-дизайнера, а от её родителей они унаследовали двухкомнатную квартиру.
К этому времени Левченко уже успел увидеть, какие блага может предложить мир за пределами Советского Союза. Его работа Комитете солидарности позволила ему съездить на конференции в несколько столиц "третьего мира", включая космополитический Каир - в 1971 году. Между 1966 и 1974 годами, когда он выехал в командировку по линии КГБ, он не менее двенадцати раз выезжал за рубеж с советскими делегациями. Сотрудник КГБ превращался в корреспондента журнала "Новое время". Решением Политбюро 12 из 14 зарубежных корпунктов этого журнала были отданы КГБ. В феврале 1975 года в один из таких корпунктов - в Токио - выехал и Левченко.
Его первые часы в новом статусе зарубежного сотрудника разведки получились с горьковатым привкусом. Вместо того чтобы после длительного перелета через семь часовых поясов отдохнуть в отличной гостинице, каких много в Токио, он обнаружил, что для него с женой нашли дешевую, где номера сдавались на почасовой основе для клиентов без багажа. Первый вызов в резидентуру КГБ на десятом этаже огромного советского здания не поднял духа. Резидент, генерал-майор Дмитрий Ерохин, ограничился тройкой фраз: поздоровался, сказал, что от него ждут отличных успехов и отпустил. Его непосредственным начальником по линии "ПР" - политическая разведка - (он ведал также активными мероприятиями) был подполковник Владимир Алексеевич Пронников, крестьянский сын, коренастый, экспансивный и куда более опасней резидента. Жил он по-спартански и работал как черт. Пронников сказал Левченко, что всё знает про его личную жизнь - от пуделя-медалиста до красавицы жены. Пронникову суждено было стать смертельнейшим врагом Левченко.
Первым делом он занялся вопросами своего обустройства, причем сделать это надо было так, чтобы было и комфортабельно, и соответствовало стандартам, в который жили западные журналисты. На средства журнала он снял и обставил мебелью большую квартиру с тремя спальнями, купил новый японский автомобиль. Он обзавелся хорошей одеждой, жена Наталья обновила свой гардероб по последней западной моде. Всё это оправдывалось оперативной необходимостью. Если к этому добавить полную свободу передвижения, то по своим условиям существования он находился в привилегированном положении, и ему завидовали те советские граждане, что жили в посольском здании, хотя там и имелись собственный бассейн, баня, теннисный корт, свой магазин и кинотеатр.
Чтобы оправдать свое привилегированное положение, Левченко должен был добиться успехов. В то время в Токио насчитывалось около трехсот советских сотрудников (включая и торговое представительство, представительство "Аэрофлота", журналистов), из которых половину составляли сотрудники КГБ и ГРУ. Во времена Левченко в этой сети оказалось около двухсот японцев, причем мало кто из них на идеологической основе, из любви к марксизму. Некоторые были втянуты на основе просто-напросто дружеских отношений (дружелюбные японцы, как считалось, весьма уязвимы с этой стороны). Большинство же были тонко куплены. Так и Левченко добился своего первого успеха.
Среди переданных ему связей для продолжения их "разработки" (человек десять с лишним) была и влиятельная фигура - член Социалистической партии Японии и депутат парламента по кличке "Кинг". Левченко втянул его в сеть, используя все три формы вербовки. Этот человек был кд-то коммунистом, что предполагало общность платформ, хотя не обязательно просоветскую направленность. Он был падок на лесть, и Левченко говорил ему, что считает его источником мудрости в том, что касается японской политики, и Левченко рассчитывает на его помощь в написании материалов в "Новое время" - без ссылки на его имя. "Кинг" был ещё более польщен, когда Левченко сообщил ему "доверительно", что его журнал является фактически органом Международного отдела ЦК и что информация, которую он, как корреспондент, посылает в Москву, помогает формированию политики в Кремле. Этим "признанием" Левченко убивал двух зайцев: во-первых, журналист становился больше чем журналист, не показывая в то же время, что он разведчик, а во-вторых - японский друг верил, что таким незаметным образом он может влиять на мировые события.