Леди Гермиона не сказала ничего, но стучала ложкой.
К чему бы все это привело, мы не знаем, ибо гул голосов прервал пронзительный звук:
— Иии-иии-иии-ии?!!
Летописец уже говорил однажды о таком же звуке, и вы не забыли, должно быть, какие были последствия.
Были они и теперь, хотя не совсем такие же. Галли, сравнивающий Фредди с полоумным продавцом устриц, которого он как-то встретил в Херст-парке, остановился на полуслове. Фредди, пытавшийся растолковать, что он понимает под духом единства, приводя примеры из жизни «Доналдсон Инкорпорейтед», застыл с открытым ртом. Пруденс, припомнившая к месту Офелию и вопрошавшая, чем она хуже, подскочила. Леди Гермиона уронила чайную ложку.
Все обернулись, и Фредди закричал.
Как прелестная юная мать держит младенца, Вероника держала ослепительное колье.
— О Фред-ди! — сказала она.
— А, черт! — сказал Фредди, потрясенный до глубины души.
Другие откликнулись иначе, но все — пылко. Галли воскликнул: «Погляди!», Пруденс, забыв об Офелии, произнесла: «Вот это да!..», леди Гермиона спросила: «Вероника, откуда у тебя это прелестное ожерелье?»
Вероника ворковала, как горлица по весне.
— От Фред-ди, — объяснила она. — Какой ты ми-и-лый! Я никогда не думала, что ты мне подаришь…
Рыцарственному человеку очень трудно отнять чашу радости от уст красоты. Но Фредди не колебался. Хирургический нож, думал он, и больше ничего.
— Я и не дарил, — сказал он. — Еще чего! Бери кулон.
— Кулон?
— Да. Он скоро прибудет. Вот и бери.
Вероника растерялась.
— Мне больше нравится это, — сказала она. — Нет, правда!
— Очень возможно, — сказал добрый, но твердый Фредди. — Как и многим. Но это ожерелье принадлежит моей жене. Долго рассказывать и не совсем почтительно, отец выступает не в лучшей роли. В общем, я попросил отослать эту штуку в Париж, а тебе привезти кулон. Заявляю официально: больше я его ни о чем просить не буду. Если его пошлешь за яблоками, он приведет слона.
Леди Гермиона зашипела, как жир на сковороде.
— Кларенс, как вылитый! — сказала она, и брат ее с этим согласился. — Я часто думаю, не вызвать ли психиатра.
Фредди кивнул. Сыновнее почтение не позволило ему воплотить мысль в слово, но она была. Иногда и ему казалось, что девятому графу самое место в психиатрической лечебнице.
— Такая жалость, дорогая! — сказала дочери леди Гермиона.
— Просто ужас, — сказал Галли.
— Не повезло, — сказала Пруденс.
— Я тебя понимаю, — сказал Фредди. — Жуткие муки.
Вероника еще далеко не все поняла. Волна сочувствия подстегнула мыслительный процесс.
— Значит, — спросила она, — это не мое ожерелье?
Фредди кивнул.
— А можно, я надену его на бал?
Леди Гермиона приободрилась.
— Конечно, — отвечала она. — Оно тебе очень пойдет.
— Это мысль, — вставил Галли. — Никто не обижен. Надевай на бал, потом верни, и Фредди его отошлет.
— Я тебя не увижу, — дополнила Пруденс, — я уже утону, но будет очень красиво.
Фредди снова решил прибегнуть к хирургии.
— Прости, старушка, — сказал он с мужественной жалостью, которая была ему к лицу, — прости, но об этом и речи быть не может. Твой бал недели через две, Агги его ждет немедленно. Она прислала четыре телеграммы, завтра жду пятую. Подумать страшно, что будет, если я его задержу.
Галли гневно фыркнул. Он не был женат и счел племянника трусом. Как далеки друг от друга семейный человек и холостой!
— Ты мужчина или мышь? — спросил он. — Она тебя не съест.
— Съест, — ответил Фредди. — Ты забыл, что Агги — дочь американского миллионера, а если ты их видел…
— Сотнями.
— …ты знаешь, что их дочери ждут от мужей кротости. Лет в шесть Агги поняла, что ее слово — закон. Она истинный ангел, но если бы меня спросили, нет ли в ней властности, я честно ответил бы: «Есть». Если мне предложат выбрать: нарушь ее волю или ударь полисмена по каске, я твердо предпочту полисмена. И не называй меня подкаблучником, — обратился он к Галли, — мне нравится такая жизнь. Я понимал, на что иду, когда регистратор делал свое дело.
Все помолчали. Потом Вероника посоветовала:
— А ты бы мог сказать Агги, что одолжил его мне.
— Мог бы, — согласился Фредди, — и сказал бы, если бы соскучился по землетрясению. Вы все упускаете важное обстоятельство, весьма деликатное, но здесь все свои. Какой-то кретин сообщил Агги, что мы были помолвлены.
— Смешно! — заметила леди Гермиона. — Детские глупости.
— Сколько лет прошло! — прибавил Галли.