— Нравятся, — глубоким, дрожащим голосом сказал он. — Глория не разрешает.
— Глория? Не понимаю!..
Как спартанский мальчик с лисой, сэр Грегори скрывал свою боль от мира, опасаясь насмешек. Изнурять себя в угоду женской прихоти и впрямь смешно. Но сейчас он больше не мог — он просто бы лопнул, если бы не доверился доброму другу.
— Глория, — сказал он, — считает, что я толстый. Если я не похудею, она расторгнет помолвку. Она говорит, что не будет стоять у алтаря с таким… ну, в общем, с полным человеком. Вы же знаете этих спортивных девушек! Им подавай тренированных. Очень глупо. Я ей говорю: «Да что вы, я же не спортсмен!» — и все впустую. Пока я похож на воздушный шар — это ее слова, — она за меня не выйдет. Посмеяться она любит, но всему есть предел. Так и сказала.
— О господи!
Изливать душу приятно. Сэру Грегори стало легче. Хозяйка в ужасе смотрела на него, как бы приговаривая: «Ах!» или «О!», и на него снизошла та легкость речи, которая так помогла Отелло в похожей ситуации.
— Ни масла, — продолжал он, — ни сахара, ни хлеба, ни супа, ни соуса, ни спиртного, что там — картошку есть нельзя. Это не все. Она составила список ужасных упражнений. Утром — быстро встать. Глубоко вдохнуть. Коснуться ножных пальцев. Легкий завтрак. Прогулка. Легкий полдник. Опять прогулка — сейчас я ее и совершаю, ногу натер… Зачем вас утомлять? — спохватился сэр Грегори, собрав все свое мужество. — Да, я в аду, что поделаешь… Нет, нет, вторую чашку нельзя!
Тяжело поднявшись, он заковылял по террасе, вспоминая о новой свинье. Какая ирония судьбы! — думал он; ему надо худеть, ей — толстеть. Почему у свиней — один закон, у людей — другой?
Так шел он и размышлял, радуясь тому, что теперь идти не в гору, а под гору, когда услышал властный, звонкий оклик и, обернувшись, увидел Галли Трипвуда.
Галли был серьезен и суров.
— Минутку, Парслоу! — сказал он.
Сэр Грегори выпрямился во все свои шесть футов с лишним. Даже в буйные дни прошлого он не любил Галли Трипвуда, а более поздний опыт никак не способствовал прекрасной дружбе.
— Мне не о чем с вами говорить, — ответил он. Из монокля вырвалось пламя.
— Ах, не о чем? А мне есть о чем. Именно такие, как вы, довели до ручки и Содом с Гоморрой, и Римскую империю. Что это за штуки с новой свиньей?
— В чем дело?
— Кларенс говорит, вы ее привезли из Кента.
— Ну и что?
— Это нечестно.
— Это законно. Покажите мне, где это запретили.
— Есть кое-что повыше закона, юный Парслоу. Есть нравственность.
— Что?
— Так я и думал, не слышали. Хорошо, замнем. Значит, вы хотите послать вашу Королеву на выставку?
— Уже записал.
— Понятно, понятно… А теперь ваш утлый разум измышляет козни. Готовы на подлость, как в былые дни.
— О чем вы говорите?
— Вот как, о чем? — Галли горько и коротко засмеялся. — Не могли бы вы, Парслоу, припомнить один вечер на Госситер-стрит? Мы были молоды, и, по глупости, я согласился, чтобы мой пес Кнут вступил в бой с вашим Банджо. Когда все было готово, пошли за Кнутом — и что же? Он спал в углу, набитый едой, как олдермен. Я звал его и свистал — «Кнут! Кнутик!» — но нет. Никакого ответа. А почему? Потому что вы отозвали его в сторонку и накормили бифштексами выше уровня моря.
— Ничего подобного!
— Доказать я не могу, но знаю точно. Я его понюхал. Одно слово — небольшой ресторан в летнюю ночь. Приговор истории ясен. Кому же еще, как не вам? Вы шли на все ради своих низких целей, шли — и сейчас идете. Вот мы стоим, а вы думаете: «Как мне устранить Императрицу?» Да, да, так и думаете! Помню, я сказал Кларенсу: «Кларенс, я знаю этого Парслоу лет тридцать и торжественно заявляю, что, если бы его бабушка собиралась участвовать в соревнованиях по классу жирных свиней, но не под его флагом, он бы не колеблясь подмешал ей в корм что угодно». Что ж, разрешите напомнить: в игре участвуют двое. Вы травите нашу свинью — мы травим вашу. На одну отравленную картофелину для Императрицы мы ответим шестью для Королевы. Доброго пути, юный Парслоу. — И Галли пошел к замку.
Сэр Грегори, хватавший ртом воздух, обрел дар речи.
— Эй!
— Да?
— Вернитесь!
— Кто, я? Абсолютно незачем, дорогой мой, — отвечал Галли, продвигаясь к террасе.
Увидев его, леди Констанс подняла от чашки свой аристократический нос.
— А, это ты? — сказала она, ничуть не скрывая, что по-прежнему видит в этом брате пятно на их гербе. — Я думала, это сэр Грегори. Ты его видел?
— Парслоу? Да. Отковылял к себе.