— Вроде бы да. Фамилию точно слышала. Фредди ничего о нем не говорил?
— Не успел. Он вечно куда-то бежит. Сказал, что приедет в замок и привезет Типтона Плимсола.
— Типтон! Ну конечно!
— Так ты его знаешь?
— Мы не знакомы. Мне показали его в ресторане, сейчас, перед отъездом. Он учился в Англии. Ужасно богатый.
— Богатый?
— Ужасно.
— Господи!
Они взглянули друг на друга и, словно сговорившись, перевели взгляд на стену, отделявшую их от комнаты, где лежала и размышляла Вероника. Леди Гермиона задышала чаще. Полковник, перебиравший пальчики ее ног, мурлыкал: «Едет свинка на базар». Лицо у него было точно такое, как у мистиков. Наконец он откашлялся и сказал:
— Веронике с ним будет веселей.
Жена согласилась:
— Молодым людям… э… в сельской местности… очень полезно гулять вдвоем.
— Да. Он приятный с виду?
— Очаровательный. Правда, насосался, как селедка…
— Это не так важно. Видимо, не умеет пить.
— Именно. А с Фредди только держись. И потом, Веронике всякий понравится.
— То есть как?
— Она была помолвлена с Фредди.
— Ой, и правда! Надо ей сказать, чтобы она об этом молчала. Предупреди Кларенса.
— Пойду скажу.
— Спокойной ночи, дорогой.
Четкое лицо полковника Уэджа мягко светилось. Он редко мечтал, но сейчас выхода не было. Он видел, что стоит в библиотеке замка, положив руку на плечо высокого стройного молодого человека в красивых роговых очках, который только что спросил, можно ли поговорить с ним наедине.
— Ухаживать за моей дочерью? — говорит он, полковник. — Конечно, дорогой, ухаживайте на здоровье!
Дочь, лежа в алой спальне, размышляла и печалилась. Она привыкла сверкать на балах вроде канделябра, но сейчас на это было мало надежды. Опыт учил ее не ждать ко дню рождения бриллиантовых колье. Самое большее, дядя Галахад подарит брошку, а Фредди — какую-нибудь мелочь. Исполнялось ей двадцать три года. Размышления ее прервал скрип двери, светлая полоска под которой и привлекла полковника. Вероника приподняла голову и обратила к отцу огромные глаза.
— Привет, пап-па, — сказала она приятным голосом, очень похожим на взбитые сливки, если обратить их в звук.
— Здравствуй, Ви. Как живешь?
— Хорошо, пап-па.
Полковник присел на край кровати, удивляясь, как всегда, почему у них с Гермионой, напоминающих репу, именно такая дочь. Без всяких сомнений, Вероника была самой красивой из всех, кто упомянут в книге знатных родов. Куриные мозги (если курица еще и стукнется головой о землю) сочетались с сияющей красотой, порождавшей среди фотографов ожесточенное соревнование.
— Когда ты вернулся, пап-па?
— Только что. Поезд запоздал.
— Хороший обед?
— Прекрасный. Там был твой дядя Галахад.
— Он приедет на день рождения.
— Да, он говорил. И Фредди приедет.
Вероника Уэдж не проявила особых чувств. Если разрыв с кузеном и его женитьба причинили ей муки, они, несомненно, прошли.
— С другом. Такой Типтон Плимсол.
— Вот как!
— Ты его видела?
— Да, нам с мамой его показали. В ресторане. Он очень богатый. Мама хочет, чтобы я вышла за него замуж?
— Господи, — сказал полковник, — откуда ты взяла! Ей и в голову не приходило.
Вероника немного подумала. Это бывало редко, давалось нелегко, но сейчас пришлось.
— Я не против, — сказала она. — Он ничего.
Джульетта, по всей вероятности, говорила иначе о Ромео, но полковнику эти слова усладили слух. Радостно чмокнув дочь, он пошел к двери, но вспомнил, что это не все.
— Да, кстати, — сказал он, — тебя не называли кроликом чьей-нибудь мечты?
— Нет, пап-па.
— Как бы ты к этому отнеслась? Теперь друг друга называют чем угодно — но это ведь слишком, да?
— Конечно, пап-па.
— Ха! — сказал полковник.
Вернувшись в синюю спальню, он позвал:
— Старушка!
— Ой, Эгберт, я сплю!
— Прости. Я думал, тебе важно, что мы с Вероникой поговорили. Она заинтересовалась. Кажется, она была с тобой, когда ты его видела. Он ей скорее нравится. Да, кстати. «Кролик мечты» — это слишком. Даже для них. Ты бы сказала Доре — за Пруденс нужен глаз да глаз. Ну, спи. Я пойду загляну к Кларенсу.
Лорд Эмсворт не спал. Он читал в постели о свиньях, но, когда полковник вошел, как раз отложил книгу, чтобы подумать о своей беде. Мало им Фредди, еще и какой-то пьяный тип. Тут дрогнет храбрейший из графов.
— А, Эгберт… — печально сказал он.