Когда они пришли домой, Виктор Ильич сразу же сел у самых дверей. Из комнаты вышла жена:
— Что с тобой, Витя?
— Ноги болят все больше и больше. С каждым днем хуже.
— Пойди завтра к Борису. Покажи ему, что ж мучиться!
— Да, Наверное. Сил нет. Ты думаешь, он посмотрит, и станет легче?
— Глупости не говори... Ты же понимаешь, что надо. Чего ж болтать?
Но, по-видимому, Виктору Ильичу стало немного легче.
— И времени нет. Я для Леньки еле выдираю время.
— Но ты уже не можешь ходить с Ленькой! Что зря говорить!
— Времени все равно нет. Вот Фарадей к моим годам, сорока трех лет стало быть, начал постепенно отказываться от всяких лишних нагрузок, от всяких анализов, экспертиз, потом от гостей — все для великих дел. Я не гений — мне надо освободить время для Леньки.
— Что болтовней пустопорожней занимаешься? К врачу идти надо, когда болит. Гении тоже ходят, когда болит.
— Надо подумать самому, гениально подумать о болезни, простодушно, как думают гении.
В комнату вошел Леня с географической картой в руках, и Виктор Ильич, болтовней своей стремительной, по-видимому, продолжая бороться с болезнью, показал на карту:
— Гений — это прежде всего простодушие и восприятие всего таким, как оно есть. Посмотрел Дарвин на карту, на атоллы и сказал: «Да это же контуры острова!» — и все увидели: действительно.
— Папа, а что такое атоллы?
— Острова такие, располагающиеся, неизвестно почему, кольцом.
Виктора Ильича не собьешь, потому что все же болело и ему надо было болтать.
— Пушкин прочел «Отелло» и сказал: «Отелло не ревнив — доверчив». Вот и мне нужен гений, чтоб посмотрел и сказал: «Да это заноза» — и вытащил бы. А Борис гениально посмотрит и гениально скажет: «Да это так просто! Оперировать надо».
— Папа, а что такое «отеллонеревнив»?
— «Отелло» — пьеса такая, трагедия. Почитай.
— Не морочь ребенку голову!
— Я как вспомню свою нагрузку за неделю!.. Кроме непосредственной работы, в месяц около пятнадцати заседаний и занятий. А ты говоришь: к Борису!..
— Папа, пойдем с тобой к дяде Борису, и я с тобой, только в больницу, не домой.
Виктор Ильич прошел в дверь стройным и молодым восклицательным знаком, показывая всем, как у него ничего сейчас не болит; запятой побежал за ним сын, и только мама осталась стоять вопросительно:
— К врачу все же надо пойти, Витя.
— Сейчас и пойдем, — сказал Виктор Ильич неожиданно.
— Нет, папа, не сейчас. Сейчас не в больницу.
— Леня, не вмешивайся! — мама тоже была неожиданной.
Неожиданным оказался и Ленька, потому что ничего не ответил.
— Леня, одевайся.
— И я с вами, Виктор?
— Зачем? Не надо. Это уж семейный визит, обязывающий.
Виктор Ильич отдохнул, ноги не болели, он полноценный восклицательный знак, и он, естественно, начал сомневаться в необходимости сейчас, вот так срочно, ехать выспрашивать про свои боли, про свои перспективы. Остановило его для окончательного отказа от поездки только обещание сыну. Поколебавшись в буквальном и переносном смысле в дверях, он все же прошел к лифту.
— Хорошо, что лифт есть в нашей стране. Правда, сынок?
Отец был необычно разговорчив, и, если б Леня знал все слова из арсенала взрослых, он бы мог сказать, вернее, подумать: «Ажитирован папаня».
В кабине сквозь стеклянную дверь Виктор Ильич увидел кого-то этажом ниже, ожидающего лифт. Он нажал кнопку «Стоп». Открыл дверь:
— Пожалуйста.
Стоящий на площадке с крайне удивленным лицом вошел в лифт.
— Спасибо большое. Первый раз такое вижу, чтоб кто-то остановил лифт.
Виктор Ильич пожал плечами и улыбнулся. Почему-то улыбнулся, извиняюще искривил губы. Когда они вышли на улицу, Леня спросил:
— Почему он удивился, папа? Почему первый раз, а?
— Сам удивляюсь. Но если этот мой раз для него был первым, то на днях он сделает свой первый раз, но это для него будет вторым.
Виктор Ильич прошел немного, остановился и сказал:
— Знаешь, Лень, ты, пожалуй, прав. Надо в больницу. Завтра поедем. Завтра с утра закажем такси и поедем. Сейчас что-то не получается. Завтра с утра.
Но все получилось не так. Вернее, почти так. Назавтра утром Виктора Ильича в больницу Бориса Дмитриевича привезла машина «Скорой помощи».
Сильная боль появилась ранним утром. Виктор Ильич хотел было встать, но острая боль внезапно возникла у него в ногах и уже не оставляла его. Боли продолжались и в лежачем положении, а не только на ходу, как вчера. Ноги стали синими, холодными.
Жена попросила приехавших со «Скорой помощью» врачей отвезти его в больницу, где работал Борис Дмитриевич.
Борис Дмитриевич осмотрел его в приемном отделении. В этой же комнате сидел и дежурный невропатолог. Сначала они коротенько расспросили больного, то есть приятеля Бориса Виктора. Потом он показал свои ноги. Невропатолог свистнул. Борис двинул его ногой.