Сестра не была злокачественной опухолью на его личности, от которой следовало избавиться, она была живым человеком, право на жизнь которого следовало уважать. Вот только их было двое, а жизнь — одна.
На зимних каникулах Саша предпринял визит к бабушке, матери отца, справедливо полагая, что старики разговорчивее своих детей. В первый же день, в пропахшем травами и пылью деревенском доме, он подошел к шкафу, заставленному книгами и иконами. Богородица с младенцем и Николай Угодник мирно соседствовали здесь с Онегиными, Головлевыми, Обломовыми и Раскольниковыми. Пробежав безучастно взглядом по корешкам книг, он зацепился взглядом за однин из образов и спросил:
— Кто это?
— Это-то? — прищурилась старушка и тут же отвернулась, спеша по своим делам, — святая праматерь Лия. Покровительствует благополучию в семейной жизни.
— А почему она здесь? — Саша направился за ней вглубь дома, смиряя шаг, чтобы не обгонять шаркающую пенсионерку. Легкая тень полупрозрачной девушки металась за стеклами окон, силясь не пропустить ни слова. — Я имею в виду, неужели Богородицы для этих дел недостаточно?
— Чадолюбивая она была, матушка-то, — говорила она, уходя все глубже в свои комнаты. — Много детей у нее было, и обо всех она заботилась — за то её Господь над нами и поставил.
Добиться от бабушки прямого ответа не удалось, но то, как она его избегала, наводило на мысль, что догадка была правильной. Так девушка по ту сторону зеркала обрела свое имя.
Саша и Лия делили жизнь, как умели: вместе всюду, где есть свет и всё, от чего он может отражаться; украдкой обменивались знаками и многозначительными взглядами, когда кто-то мог это заметить; обсуждали Сашиных знакомых, когда были одни. Так продолжалось до тех пор, пока Лия не влюбилась. В живого человека, разумеется. Такие, как она сама, по земле ходить избегали.
Саша перепробовал всё. Сначала он пытался избегать высокого въерошенного одногруппника по имени Никита на занятиях, но даже когда он не видел свою сестру в отражении стекла, он чувствовал, как она тоскует. Потом он сжалился над ней, завел с парнем дружбу, узнал его получше и понял, что он не так уж плох. Но это ничего не меняло — Лия по-прежнему была призраком, воспринимать образ которого мог только её брат. Саша не мог даже представить всю глубину её одиночества. Весь мир, кроме него одного, делал вид, что этой девушки нет и не было никогда. Она была заперта в своем Зазеркалье, точно маленькая Алиса, вот только в этой стране было холодно и темно.
И тогда, в преддверии Нового года, он решился отступить в Зазеркалье вместо неё. Сейчас, оглядываясь назад, он понимал, что идея была безумна, что он должен был хотя бы лучше подготовиться, но если бы он не сделал этого так, как сделал, жизнь, унылая и безрадостная в свете чужого горя, длилась бы и длилась до самого конца.
То, что случилось с ним тридцать первого декабря одиннадцать лет назад, описать было трудно, да и некому. Единственный человек, для которого эта информация имела значение, переживал то же самое каждый год. С большим трудом раздобыв в новогоднюю ночь пустующую квартиру, он сел на пол, скрестив ноги, и, решительно кивнув головой отражению в темном окне, объявил, что готов уступить ей место ровно на год.
Накатившая после этого боль была такой силы, что ему казалось, что, если бы бригада врачей без анестезии вспарывала ему живот, чтобы вставить туда матку, предварительно раздробив таз и собрав его снова, это было бы куда менее болезненно. Голову сдавливало со всех сторон, форма черепа становилась изящнее, суставы рук и ног выворачивались, их масса уменьшалась, как и масса мышц. Скрючившееся на полу существо рвало кровью и остатками пищи, внутренние органы сплелись в клубок, меняя свое положение в брюшной полости, кишечник извергал нечистоты сквозь одежду на пол. В этих муках он умирал, чтобы передать право на жизнь своей сестре.
***
В первый год ей пришлось нелегко: без денег и документов, без одежды, без друзей и знакомых и без малейшего опыта в общении с любыми другими людьми, кроме своего брата, она в первую же неделю попала в психушку. И это даже пошло ей на пользу, поскольку в первые месяцы её собственной жизни среди нормальных людей ей действительно было не место.
Звуки пугали её до паники, поскольку всю свою сознательную жизнь она провела в безмолвии зеркал, смотря бесконечно долгий немой фильм, главным героем которого был ее брат. Собственный голос казался ей чужим и слишком громким. У Лии были серьезные проблемы со сном. Она спала только тогда, когда её тело, вымотавшись за несколько дней, падало на облезлый пол больничной палаты от усталости. Девушка просто не могла уснуть, её мозг постоянно получал огромные дозы нового жизненного опыта и отказывался отключаться даже под воздействием успокоительных.
Но даже когда через несколько месяцев все эти симптомы сошли на нет, когда восстановилась речь и координация движений, когда полностью прекратились панические атаки, оставалась еще одна причина, из-за которой врачи не спешили объявить девушку здоровой — она была слишком счастлива для нормального человека.