Сорок тридцативагонных составов в день по трем дорогам — по рейсу на состав — загрузить, довезти, выгрузить, взять обратный груз, если есть — раненые, пленные, подбитая техника для ремонта — и вернуться — эти сорок составов по тридцать двадцатитонных вагонов перевозили из глубины нашей территории на сто-двести-триста километров двадцать пять тысяч тонн груза ежедневно — сорок пехотных батальонов с двумя б/к, одной заправкой и питанием на неделю. А еще девяносто автотранспортных батальонных колонн по тридцать машин с загрузкой в среднем три тонны делали по рейсу в день, перевозя восемь тысяч тонн груза, то есть одна колонна перевозила батальон с таким же количеством припасов, а гусеничная и колесная техника батальона шла в составе колонны, тоже перевозя какое-то количество грузов. Работала и транспортная авиация, которая совершала примерно тысячу рейсов в день — в среднем по три рейса на самолет с загрузкой в три тонны — эти закидывали в по три тысячи тонн грузов ежедневно — пополнения, боекомплекты, топливо — подвижным частям, с которыми не была установлена надежная наземная связь. То есть ежедневно более сорока тысяч тонн грузов сдвигались на юг минимум на сто километров.
А это — немало. Так, если рассматривать только подвижные части — мотопехоту и танки, что снабжались по воздуху, то расчеты у нас были такими. Средняя заправка — триста килограммов, для танков — больше, для БМП и вездеходов — меньше. Но она была рассчитана на триста километров хода по смешанной местности — часть — по шоссе, часть — по пересеченке. Соответственно, на батальон, а это восемьдесят гусеничных машин, заправка составляла двадцать четыре тонны, восемь транспортников. Из расчета количества действовавших танковых и мотопехотных батальонов сто двадцать штук одна их заправка составляла тысячу восемьсот тонн, или шестьсот рейсов транспортных самолетов. Но одной заправки хватало в среднем на три дня, то есть в день — двести рейсов по топливу. Боекомплект танка или САУ — шестьсот килограммов, один транспортник везет б/к для пяти танков — половины роты. В связи с высокой интенсивностью боев расходовалось в среднем по б/к в день — при трех тысячах единиц тяжелой техники, участвовавшей в боях, требовалось шестьсот рейсов транспортников в день для доставки боеприпасов. Ну и остаток в двести рейсов — пополнения, запчасти и питание, которое к тому же частично добирали из захваченных складов продовольствия, впрочем, как и бензин для некоторых самоходок и танков на основе трофейной техники, что еще не сменила двигатели на наши.
И грузопотоки нарастали. Мы подтягивали с севера, из глубины наших территорий, легкие пехотные батальоны — еще по пятьдесят батальонных составов в день, и еще десять составов везли припасы, топливо и боекомплекты. На юг сдвигалась просто лавина войск.
И вот, эту начавшуюся выправляться после ряда косяков систему, нарушил прорыв немцев из котлов. Так, железная дорога от Гомеля на юг оказалась перерезанной, железная дорога с севера к Унече — тоже, соответственно, и участок от нее на юг оказался также бесполезен. И снабжение шосткинско-щорсовской группировки повисло на восточной ветке Брянск-Навля-Шостка-Щорс длиной двести километров, а грузы требовалось везти еще и до Брянска. Так более того — железнодорожной связи между Шосткой и Щорсом не было — дорога была разорвана Десной, так что часть грузов перекидывалась на грузовики, а часть отправлялась как раз воздушным транспортом.
Но, похоже, за прошедшие два дня мы успели закинуть достаточно грузов, а наличие транспортной авиации давало войскам уверенность, что снабжение не прекратится в любом случае. В принципе, пока снова не появились немецкие истребители, так и будет, то есть еще на пару дней чистого неба хотя бы над нашей территорией можно было рассчитывать. Мы, конечно, сдвигали на юг и зенитно-ракетные комплексы, да и авиатранспортные колонны все-равно отправляли под прикрытием истребителей, так что и с появлением немецкой авиации снабжение, скорее всего будет идти, может, в меньшем объеме, но пока обстановка не виделась критичной. А войска так вообще почему-то излучали самые радужные ожидания от своих действий.
И больше всего старались командиры легкопехотных частей. Еще бы — в сложившейся иерархии сухопутных частей — танковые-мотопехотные-пехотные-легкопехотные — последние были самыми "младшими", они рассматривались как учебная парта для бойцов и командиров. А ведь были еще совсем элитные ДРГ и полуэлитные морпехи, которые стояли как бы особняком. Такая иерархия сложилась в течение лета, и, скорее всего, еще будет не раз переутрясаться, но служебный рост скорее всего и будет таким — послужил, скажем, в пехотных частях — переходишь в легкопехотные, но на более высокую должность, учишься там командовать более крупным подразделением, но с меньшими возможностями и на более спокойных участках. И, если себя достойно проявил — переходишь обратно, но уже на такую же должность. Хотя далеко не все проходили такой путь — были и такие, кто переходил вверх или в еще более "мощные" войска без таких скачков "назад". Но вот те, кого все-таки направляли по такому извилистому пути, лезли из кожи вон, чтобы доказать, что и они ДОСТОЙНЫ.
Глава 21
А народ дорвался — ведь мы наконец разрешили и им повоевать, а то до сих пор эта волна мобилизации работала на заводах и шахтах. И многие ворчали, причем этому немало способствовала пропаганда, которая возвеличивала героев-фронтовиков. Мы, конечно, старались хвалить и тружеников тыла, но все понимали, что только фронт мог доказать мужественность человека. Поэтому-то все так и рвались туда. Да, они знали, что там убивают, но мы часто крутили кадры с хроникой боевых действий, организовывали собрания с участием фронтовиков, где те рассказывали о боях, проводили семинары и практические занятия, где наши психологи учили методикам действий в опасных ситуациях, да и ежедневные занятия на тактических полях рождали в людях уверенность, что их не убьют, тем более в брониках.
Так что народ был психологически подготовлен и рвался на фронт. И мы "пошли навстречу", тем более что неожиданно реализовались многие проекты, требовавшие до этого много людских ресурсов. Ну, не то чтобы совсем уж "неожиданно" — планы и сетевые графики у нас были, хотя постоянно и нарушались. Но ежедневные планерки, совещания, расшивка узких мест породили ощущение, что это никогда не кончится. И вот когда все-таки мы пришли к тем результатам, на которые нацелились, это стало неким откровением — "все, сделано". Ну, не то чтобы "все", но базис был создан.
Так, мы наконец-то обеспечили себя многими материалами, и прежде всего железом и жидким топливом. Это в первые месяцы войны мы воевали на том, что нашли на складах — топливо, заводские запасы черных и цветных металлов, а то и переплавка в металлолом подбитых танков и железнодорожных рельсов — все это давало обеспечение нашим войскам и возможность поддерживать тыл. Но сначала я, а потом, когда победоносное наступление Красной Армии все дальше откладывалось — и другие — начали приходить к мысли, что долго на этих запасах не протянем. Поэтому-то все меньше сопротивления вызывали мои попытки наладить какое-то производство, и прежде всего — топлива и стали. Железо тут выплавляли — на небольших заводиках, из болотной руды, так что на первое время мы использовали эту возможность. Но одновременно проводили геологические изыскания. Точнее — не то чтобы "проводили" — просто продолжили ту работу, что тут велась и до войны. За первые пару месяцев мы собрали команды геологов, что работали в БССР, подтянули разведочное оборудование, специалистов, что не успели эвакуироваться в тыл, и продолжили геологические изыскания. Очень нам помог и архив геологоразведки, что мы тиснули из-по носа немцев. Ну и постепенно собранное оборудование, прежде всего бурильное — станки, двигатели, несколько десятков тонн бурильных труб — советское государство настойчиво и целенаправленно изучало свои недра. Так что уже в сорок первом у нас работало более сотни геологоразведочных партий. Одних буровых работ мы проводили на сотни метров в сутки. А еще отбор проб, копка шурфов — геологи исследовали недра и по химическим веществам, что выносились водами в приповерхностные слои. Искали прежде всего нефть — я про нее просто помнил, что она в Белоруссии есть. Но и металлы тоже искали — раз есть болотные руды, то откуда-то же железо поступает?