Бросок на Воронеж немцы остановили в восьмидесяти километрах от города, причем сначала остановили само продвижение нашей группы, а потом ударили ей во фланг — мы наступали с открытым левым — северным — флангом, так как не успевали подтягивать войска закрепления — легкопехотные батальоны, что прибывали в Курск, занимали фронт прежде всего направлением на север-северо-восток от города, понемногу вытягиваясь к востоку — именно с того направления мы ожидали немецких атак — от Курска до Ельца, который обороняла уже Красная Армия, было 170 километров по прямой на северо-восток, так что наш бросок на восток очень насторожил немцев — это ведь попытка вообще отрезать немцев, забравшихся в карман к северу от удерживающейся РККА линии Елец-Липецк-Тамбов длиной двести километров ровно на восток. Так что Воронежской группе пришлось спешно заворачивать северный фланг к югу — сначала он как гусеница согнулся почти вдвое, но затем смог выпрямиться к западу, когда оттуда уже по открытому флангу наступавшей немецкой дивизии ударила сводная группа из тридцати танков, пяти самоходок и семидесяти БМП и вездеходов — мы собирали такие группы по мере их прибытия в Курск и сдвигали на восток или на юг, чтобы подстраховать ушедшие в рейд ударные группировки, иначе получался слишком большой разрыв с основными силами, а так, с помощью этих небольших групп, мы обеспечивали хоть какую-то силовую связь, так что если обнаружатся какие-то крупные силы немцев, можно будет отправить им навстречу эти группы, чтобы они попридержали фрицев хоть на время.
Так что, хотя нас и остановили, но не разбили — фронт был удержан, а несколько атак штурмовыми полками уничтожили артиллерию тех двух пехотных дивизий, что остановили и атаковали нашу воронежскую группу — а без артиллерии немцы наступать не могут. Но — нет худа без добра — как только контрудар был парирован, "воронежцы" провели серию небольших контратак, заставив немцев занять оборону. За счет этого мы смогли выделить часть сил — десяток танков и полсотни БМП с пехотой — которые ударили по Старому Осколу с северо-востока, выбив остатки немцев из этого города. На оскольский аэродром тут же стали садиться транспортники с топливом и боеприпасами, а обратно забирать раненных и убитых. Туда же перебазировалась эскадрилья штурмовиков и эскадрилья истребителей — больше пока выделить не смогли, и один высотник — для разведки.
На этом наш наступательный порыв на восток иссяк, и мы стали конопатить оборону на фронте старый Оскол-Щигры-Фатеж, протянувшийся на 160 километров с юго-востока на северо-запад и проходящий к северо-востоку от Курска, фронтом на северо-восток — следующие два дня и мы, и немцы окапывались, а мы дополнительно подтягивали к Старому Осколу пехотные батальоны, чтобы высвободить подвижные соединения для контрударов — немцы скоро навалятся на нас.
Кстати, в 20 километрах на запад от старого Оскола находился поселок городского типа Губкин — столица КМА — Курской Магнитной Аномалии. При отступлении наши ничего не успели ни забрать, ни уничтожить, так что сейчас нам досталась документация по разведочным работам КМА, которые велись с 1931го года, а также шахта рядом с Губкиным. Причем ее глубина была 150 метров, а я из своего времени помнил, что добыча руды велась уже открытым способом. Это что же — после войны сняли 150 метров грунта? А ведь наши месторождения — что Новоселковское, что Большекупинское, что Долгиновское, что Кольчицкое — тоже начинались с такой глубины. Так может нам стоит начать срывать верхние слои, чтобы тоже добывать открытым способом? Надо будет засадить наших геологов за расчеты — что потребуется и за какое время вообще сможем добраться до рудных пород. Вот Рубежевичское уже глубже — 360 метров. Там, наверное, только шахты. Посмотрим… надо будет и сюда прислать наших геологов и шахтеров — мы хотя и делали наше оборудование в том числе на основе чертежей уже существующего, но лишний раз вживую посмотреть на то, как делают другие — не помешает.
К югу от Курска немцы также смогли остановить нас за два дня. Две бронегруппы прошли сто двадцать километров до Белгорода, с наскока захватили город и, оставив часть сил добивать очаги сопротивления в городе, ломанулись на юг — до Харькова оставалось каких-то семьдесят километров. Не смогли — Харьков был крупным промышленным центром, на базе которого немцы развернули ремонт танков и прочей техники, так что они смогли быстро собрать бронированные группировки силой до батальона и контратаками остановили наше продвижение — не дойдя до города каких-то двадцати километров, мы встали и начали окапываться. Как нам ни было жалко, пришлось положить десяток управляемых бомб массой в тонну на Харьковский паровозостроительный — надо было выбить из-под немцев ремонтную базу. Все не разрушили, но на пару недель производство там встанет.
Между Белгородом и Старым Осколом была дыра в сто километров, но в первые дни ни у нас не хватало сил, чтобы ее заткнуть, ни у немцев не было свободных частей, чтобы в нее всунуться, а потом мы подтягивали все больше пехотных батальонов, направляя эшелоны через Льгов сразу на Белгород и постепенно закрывали эту брешь. Естественно, в Белгород была передислоцирована штурмовая авиация, которая почти неделю сдерживала наступательные порывы немцев — мы продолжали пользоваться своим господством в воздухе. Но дальше продвинуться — не хватало сил — и так мы получили к юго-востоку от Курска два фронта длиной 160 и 100 километров, а ведь к северу от Курска продолжались бои — немцы все пытались пробить нашу оборону, наступая от Орла на запад и юго-запад, и если им это удастся, они просто отсекут нашу курско-белгородскую группировку.
Впрочем, пока расчеты сил и средств показывали, что этого можно не опасаться — на фронте Курск-западнее Орла — Козельск длиной в 250 километров у нас было 800 тысяч войск при полутысяче танков и самоходок и почти тысяче БМП — против трехсот тысяч немцев с парой сотней танков — не знаю, были ли когда-нибудь в истории такие высокие плотности войск на таком протяженном фронте. В принципе, можно было бы и наступать, но мы ждали наступление РККА, чтобы немцы лишились возможности перебрасывать резервы и купировать наши вклинения. Постепенно мы смещали эти войска на юг, по направлению к Курску, а заодно, чтобы запутать немцев, мы начали перебрасывать наши учебные полки туда-сюда вдоль линии этого восточного фронта. Танки в полках были с тонкой броней — противопульной, только чтобы выдерживала выстрелы, производимые друг по другу во время учебных боев из винтовочных стволов — а в остальном — обычные танки. И немцы, конечно же, засекали подобные перемещения и в свою очередь тоже начинали усиленно двигать свои части, чтобы парировать планирующийся "удар". Нам-то все-равно надо было обучать мехводов передвижениям в колоннах, а немцы сжигали топливо и моторесурс боевых машин, а самое главное — не могли сдвинуть существенные силы к югу от Орла.
Причем состояние орловской группировки немцев было уже неважнецким — их ПВО уже не могла купировать постоянные налеты нашей штурмовой авиации, так как за две предыдущие недели мы выбили много зениток, в том числе и бронированных самоходных, так что в конце августа-начале сентября наши штурмовики ходили по головам немцев — не столько по их обороне, сколько по тылам, уничтожая прежде всего транспорт, причем и ночные перемещения в немецких тылах были небезопасны, точнее, они были еще опаснее, чем дневные — из-за новых ПНВ, которые позволяли подкрадываться чуть ли не на сто метров, тогда как днем наши штурмовики можно было хотя бы разглядеть, чтобы успеть нырнуть грузовиком в лес или просто выбраться из кабины и отбежать подальше. Да и наземные действия наших ДРГ, перемещавшихся на БМП и вездеходах, понемногу раздергивали немецкую оборону — постоянные обстрелы снайперов, минометов, СПГ, РПГ, причем с совсем уж неожиданных направлений — это не только давало потери, но и деморализовало — постоянное ожидание смерти выматывало похуже артобстрелов. А наши диверсанты, пользуясь тем, что им в течение получаса может быть оказана поддержка с воздуха, просто обнаглели, порой пролезая между опорниками, расположенными на расстояниях менее километра — такими действиями ДРГ пытались выманить немцев из их окопов, чтобы стрелять по открытым целям. Но фрицы как правило сидели в своих окопах и не высовывались. И лишь там, где велись наступательные действия немецких танковых и моторизованных дивизий, немцы как-то выглядели бодрячком. Но на все направления их не хватало, поэтому как минимум сто пятьдесят километров нашего восточного фронта были ареной мощного психологического давления на немецкие войска. Так, один убитый немецкий офицер писал в своем дневнике: