— Скажите, у вас большой стаж работы с лошадьми?
— Я умею ездить верхом, — отрезал он.
— На скаковых лошадях?
— Я умею ездить верхом.
Наш разговор зашел в тупик. Я попытался подступиться к Ривере с другой стороны:
— Вы участвовали хоть в каких-нибудь скачках?
— Я участвовал в любительских скачках.
— Где?
— В Италии и Германии.
— Победили хоть в одной? Он мрачно посмотрел на меня.
— Я победил в двух.
И на том спасибо. По крайней мере, он не свалится с лошади.
Победа в данном случае не играла роли, потому что его отец принадлежал к числу людей, способных подкупить фаворита и уничтожить любую оппозицию.
— Но сейчас вы хотите стать профессионалом?
— Да.
— Тогда мне необходимо подать заявку, чтобы вам выдали жокейские права.
— Я сам подам заявку. Я покачал головой.
— Вам придется получить ученические права, а представить заявку на рассмотрение распорядителей должен буду именно я.
— Я не желаю быть учеником.
— Если вы не станете учеником, — терпеливо объяснил я, — то не сможете потребовать для себя скидки на вес. В Англии, в скачках без препятствий, скидка на вес предоставляется только ученикам, иначе ни один владелец не допустит, чтобы вы сели на его лошадь. Короче, если у вас не будет скидки на вес, можете забыть о том, что когда-то вы собирались стать жокеем.
— Мой отец... — проговорил он.
— Ваш отец может кричать до посинения, — перебил я. — Его угрозы не стоят выеденного яйца. Я не могу заставить владельцев поступать, как ему хочется, я могу лишь попытаться уговорить их. Если у вас не будет скидки на вес, уговаривать их — безнадежное дело.
С каменным лицом Алессандро обдумывал мои слова.
— Мой отец сказал, что получить права может каждый и что учеником быть необязательно.
— Теоретически — верно.
— Но на практике все по-другому. — Это было скорее утверждение, чем вопрос: он ясно понял, о чем шла речь. И тут я задумался, насколько велико его желание стать жокеем. Не исключено, что, прочитав Ученический Акт и разобравшись, к чему обязывает подобный документ, он просто повернется и уйдет.
Я порылся в одном из ящиков стола Маргарет, где все было уложено по порядку, и вытащил отпечатанную копию соглашения.
— Здесь требуется ваша подпись, — небрежно сказал я.
Он прочитал текст, не моргнув глазом, что само по себе было удивительно, если принять во внимание пункты договора.
Я стал вспоминать знакомые с детства слова:
«...Ученик верно, преданно и честно будет служить своему Господину, подчиняться ему и выполнять все его законные требования... и не уйдет со службы и не предаст другому дела своего Господина... и будет отдавать Господину все деньги и другие предметы, которые ему заплатят за проделанную работу... и во всех делах и поступках будет вести себя, как должно верному и преданному Ученику...»
Алессандро положил договор на стол и посмотрел на меня.
— Я не могу этого подписать.
— Необходима также подпись вашего отца, — пояснил я.
— Он не подпишет.
— Значит, говорить больше не о чем, — с облегчением сказал я, откидываясь на спинку стула. Он вновь посмотрел на меня.
— Адвокаты отца составят другое соглашение. Я пожал плечами.
— Типовая форма обязательна. Статьи Акта были написаны еще в средние века и относились к ученикам всех ремесел. Если вы измените дух и букву закона, договор перестанет отвечать требованиям, необходимым для получения жокейских прав.
Наступило напряженное молчание.
— Скажите, там говорится... что ученик должен отдавать все деньги господину... значит, мне придется отдавать то, что я заработаю на скачках? — В голосе его слышалось вполне понятное неподдельное изумление.
— Там действительно есть такой пункт, — согласился я, — но в наше время принято возвращать ученику половину денег, заработанных им на скачках. К тому же, естественно, если вы приняты на работу, то будете еженедельно получать жалованье.
— Значит, если я выиграю дерби на Архангеле, половина того, что заплатит владелец, и половина денежного приза будет вашей?
— Совершенно верно.
— Это несправедливо!
— Прежде чем переживать по этому поводу, неплохо бы для начала выиграть, — легкомысленно заявил я, и его лицо тут же гневно вспыхнуло и приняло надменное выражение.
— На хорошей лошади я выиграю!
«Да ты шутник, парень», — подумал я, но ничего не ответил.
Он резко встал, не говоря ни слова, взял со стола копию договора, вышел из конторы и сел в машину.
«Мерседес», еле слышно мурлыча, помчал его по дороге, а я остался сидеть на стуле Маргарет, втайне надеясь, что больше никогда не увижу Алессандро, морщась от неутихающей головной боли и прикидывая, поможет тройной бренди моему исцелению или нет. Не помог.
На следующее утро об Алессандро не было ни слуху ни духу, и, судя по всему, день обещал быть неплохим. Колено жеребца-двухлетки напоминало футбольный мяч, но жеребец больше не хромал и ступал довольно уверенно, а у Счастливчика Линдсея оказалась, как Этти и предполагала, простая царапина. Престарелый велосипедист принял вчера вечером мои глубочайшие извинения плюс десятифунтовую бумажку в качестве компенсации за синяки, и у меня сложилось впечатление, что теперь он готов попадать под лошадь сколько потребуется, если каждый раз ему светит такая же прибавка к его доходу. Архангел проскакал вполсилы шесть фарлонгов[1] по склону холма, а я после ночного сна стал чувствовать себя значительно бодрее.
Но Алессандро Ривера вернулся.
Он подкатил все в том же «Мерседесе» с тем же личным шофером, как только мы с Этти закончили вечерний обход и вышли из последнего денника, и я подумал, что они, должно быть, стояли и наблюдали за нами с Бэри Роуд, чтобы на этот раз не ждать ни секунды.
Я кивнул головой в сторону конторы, и Алессандро пошел за мной следом. Я включил калорифер и сел на старое место. Он последовал моему примеру и сел в вертящееся кресло.
Сунув руку во внутренний карман, он достал договор и протянул его мне через стол. Я развернул сложенную пополам бумагу и прежде всего посмотрел в самый конец. Документ вернулся ко мне в первозданном виде. Однако там стояли теперь четыре подписи: Алессандро Ривера, Энсо Ривера и подписи двух свидетелей, в специально отведенной графе.
Я посмотрел на смелый, размашистый почерк обоих Ривера и неуверенные каракули свидетелей. Они подписали договор, не заполнив анкеты, не потрудившись даже выяснить размера жалованья и времени, которое займет ученичество.
Алессандро внимательно наблюдал за мной. Я встретил взгляд его холодных черных глаз.
— Вы с отцом поступили так потому, что не считаете себя связанными никакими обязательствами, — медленно произнес я.
Выражение его лица не изменилось.
— Думайте, что хотите, — ответил он.
И я стал думать. И понял, что сына нельзя считать таким же преступником, каким был его отец. Сын серьезно отнесся к своему ученичеству, а его отец просто на это плюнул.
Глава 4
Небольшая частная палата в северной лондонской больнице, куда моего отца положили после автомобильной катастрофы, казалось, полностью была забита какими-то каркасами, веревками, блоками и противовесами, окружающими его постель. Обвисшие шторы в цветах закрывали единственное окно с высоким подоконником, из которого был виден кусок стены стоящего напротив здания и полоска неба. Раковина располагалась на уровне груди, и вместо обычных ручек из нее торчали рычаги, которые надо было поворачивать локтями. Кроме того, перед кроватью стояло нечто напоминающее кресло для посетителей и тумбочка, на которой в стакане воды лежала вставная челюсть.
У бледно-желтых, цвета маргарина, стен не красовались корзины цветов, а тумбочка не была завалена визитными карточками с пожеланиями скорейшего выздоровления. Отец не любил цветов и сразу отправил бы их другим больным, что же касается пожеланий, не думаю, чтобы его знакомые могли допустить такой промах: отец считал подобные записки крайне вульгарными.