Второе. Советский Союз предлагал, чтобы процесс ликвидации советских и американских РСД в Европе происходил одновременно, так чтобы с самого начала была задействована система контроля в обе стороны. А США предлагали, чтобы на первом этапе сокращались только советские ракеты средней дальности, а американцы лишь проверяли и инспектировали эти действия СССР. Иными словами, здесь нарушался принцип равенства и одинаковой безопасности.
Третье. Советский Союз предлагал, чтобы РСД, остающиеся на национальных территориях СССР и США, размещались таким образом, чтобы их боеголовки не могли достигать территории другой стороны. США были против и резервировали за собой право размещать эти ракеты на Аляске.
Но главной проблемой была неясность относительно ликвидации ракет меньшей дальности. В Вашингтоне и Брюсселе продолжалась борьба, и её исход был неясен. В тумане была и позиция СССР в отношении РСМД в Азии. Горбачёв говорил и о сохранении некоторого их числа, и о полной их ликвидации. Но в утверждённом на Политбюро тексте Совместного заявления, который был внесён советской делегацией в Женеве, говорилось лишь об их ликвидации в Европе и ограничении минимальным согласованным уровнем в Азии и в США. Поэтому военные эксперты ни о чём другом говорить не желали.
В кулуарах американские переговорщики сетовали: мы так и не понимаем, что хочет Москва — ликвидировать все ракеты как средней, так и меньшей дальности, или же оставить какое — то их число. Этим пользуются «ястребы» в Пентагоне, которые хотят сохранить эти ракеты любой ценой. Американский посол Глитман неоднократно зондировал у своего коллеги посла Алексея Обухова возможность выхода на договоренность о двойном нуле. Обухов сообщал об этом в Москву, но...
БОРЬБА ПОД КОВРОМ
Ситуация в Москве была далеко не простой. На поверхности — в печати и публичных выступлениях — всё было как всегда: политика Горбачёва горячо одобрялась. Но за этим «одобрямсом» крылось глухое сопротивление. Конкретные шаги к реализации его политики искусно упаковывались в расплывчатые формулировки, которые можно было трактовать и так, и эдак. Причём, касалось это не только проблем, обсуждавшихся в Женеве. Подковёрная борьба шла вокруг главного –какой должна быть военно— политическая составляющая курса на перестройку и новое мышление.
Уже в начале 1986 года Горбачёв на Совете обороны поставил задачу разработать новую военную доктрину Советского Союза, которая отражала бы происходящие в стране перемены. А в его докладе ХХV11 съезду КПСС содержался призыв к ОВД и НАТО положить в основу своих военных доктрин принцип «разумной достаточности» военных потенциалов.
На этой основе в Москве началась разработка новой военной доктрины, получившей название «оборонной достаточности». Её вели Генштаб и министерство обороны, а МИД в этом деле не участвовал. Но отзвуки проходивших там дискуссий порой докатывались до Смоленской площади. Особенно, когда началось согласование этой доктрины с союзниками по Варшавскому договору. Тут— то многое и открылось.
Новая доктрина состояла как бы из двух частей. В первой её части –политической — декларировалось отсутствие агрессивных устремлений в военной политике СССР и подчёркивалась задача недопустимости войны как ядерной, так и обычной. Доктрина объявлялась строго оборонительной. «В нынешних условиях применение военного пути для решения любого спорного вопроса недопустимо». А мостом к переходу на оборонную достаточность было предложение странам НАТО провести «сокращение в Европе вооружённых сил и обычных вооружений до уровня, при котором ни одна из сторон, обеспечивая свою оборону, не имела бы средств для внезапного нападения на другую сторону, для развёртывания наступательных операций вообще».
Это был важный шаг вперёд, который отражал позитивные сдвиги в военно— политической ситуации после принятия в Стокгольме соглашения по мерам доверия и продвижения на переговорах по ликвидации ракет средней дальности в Европе.
Однако во второй части –военно— технической –просто провозглашался переход к оборонной достаточности в строительстве и развёртывании вооружённых сил. Казалось бы и это неплохо. Но получался разрыв между словом и делом. Политическая часть доктрины не подтверждалась её военно— техническим содержанием. А отсутствие конкретных положений создавало неопределённость, которая позволяла военачальникам в рамках провозглашённой оборонной достаточности широко варьировать не только число дивизий, танков и самолётов, но и конфигурацию группировок на театре военных действий, подстраивая их для наступательных действий. И утверждать при этом, что оборонительная направленность новой доктрины вовсе не означает отказ от преимущественного упора на наступательные боевые операции. Не только у военных, но и среди политиков по— прежнему широкой популярностью пользовался лозунг: «Наступление –лучший способ обороны».
239
Совещание Политического консультативного комитета государств –участников Варшавского Договора. Берлин, 28 — 29 мая 1987 года. М.Политиздат, 1987, стр. 7, 10.